Под шепчущей дверью

Мэй подождала, пока дверь за ними не захлопнулась, и повернулась к Уоллесу.

– Он сделает все, что в его силах, – тихо сказала она.

– Знаю, – ответил Уоллес. – Но не знаю, стоит ли ему делать это.

Она сощурила глаза:

– Что?

Он вздохнул и отвел взгляд:

– У него есть работа. Нет ничего важнее ее. Он не может бросить ее из-за меня.

– Он ничего не бросает, – резко сказала она. – Он борется за то, чтобы дать тебе время, чтобы ты мог сделать свой собственный выбор, когда будешь готов к этому. Разве ты не понимаешь?

– Это имеет значение?

– И что, черт побери, это

означает?

– Я мертв. И этого нельзя отменить. Река течет только в одном направлении.

– Но…

– Все идет так, как должно идти. Вы все учили меня этому. Поначалу я не слушал вас, но в конце концов научился. И мне стало лучше. Разве суть не в этом?

Она шмыгнула носом:

– О, Уоллес. Теперь суть не только в этом.

– Может быть. Может, если бы все было иначе, мы бы… Он не смог договорить. – У меня еще есть время. И лучшее, что я могу сделать, так это использовать его на полную катушку.

Вскоре Мэй тоже пошла спать.

Часы тикали, тикали, тикали и отсчитывали секунды, минуты и часы.

Нельсон сказал:

– Я рад, что ты с нами.

Уоллес дернул головой:

– Что?

Нельсон печально улыбнулся:

– Когда ты только появился здесь, я решил, что ты просто очередной гость. Что ты побудешь здесь какое-то время, а потом увидишь свет. – Он хохотнул. – Прости мне это выражение. Клише, знаю. Я решил, что Хьюго сделает положенное ему, и ты отправишься дальше без шума и суеты, хотя ты твердо намеревался не делать этого; что ты поведешь себя, как и все остальные гости.

– Я такой и есть.

– Возможно, – допустил Нельсон. – Но это не обесценивает того, что ты сделал, находясь здесь. Того, как ты работал над собой. – Он зашаркал к Уоллесу, прислонив трость к столику, на который тот облокачивался. Уоллес не стал отстраняться, когда Нельсон потянулся к нему и взял его лицо в ладони. Его руки были теплыми. – Ты должен гордиться тем, что совершил, Уоллес. Ты заслужил это.

– Мне страшно, – прошептал Уоллес. – Мне бы очень этого не хотелось, но мне страшно.

– Знаю. Мне тоже. Но пока мы вместе, можем помогать друг другу до самого конца. Наша сила станет твоей силой. Нам не придется тащить тебя на себе, потому что ты в этом не нуждаешься. Но мы будем на твоей стороне. – А затем он сказал: – Можно спросить тебя кое о чем?

Уоллес кивнул, Нельсон опустил руки.

– Если бы все было иначе, но ты все же оказался бы… здесь. Не знаю, по какой причине. Скажем, ехал бы куда-нибудь один и оказался бы в нашем городке. Ты каким-то образом отыскал бы путь в нашу лавку, и Хьюго был бы тем, кто он есть, а ты был бы тем, кем был. Что бы ты тогда сделал?

Уоллес рассмеялся сквозь слезы:

– Я бы, наверное, поставил бы тут все с ног на голову.

– Само собой. Но в этом есть своя красота, ты так не считаешь? Жизнь беспорядочна, и ужасна, и удивительна, и все это одновременно. Что бы ты сделал, если бы Хьюго был рядом, а тебя ничто не останавливало бы? Жизнь, или смерть, или что-то еще. Что бы ты сделал?

Уоллес закрыл глаза.

– Все.

* * *

Депрессия настигла его на второе утро и оказалась непродолжительной. Уоллес позволил себе недолго печалиться, вспомнив слова Хьюго о том, что горевать могут не только живые. Он стоял на веранде и смотрел на восход солнца. Ему было слышно, как Хьюго и Мэй ходят по кухне. Хьюго хотел закрыть лавку на день, но Уоллес попросил его: «Пусть все идет своим чередом». Мэй поддержала его, и Хьюго в конце концов сдался, хотя и неохотно.

Солнце проглянуло сквозь деревья и растопило тонкий слой инея, покрывшего землю. Когда светлое пятно доползло до Уоллеса, он схватился за перила. Солнце коснулось сначала его ладоней, затем рук и наконец лица. Оно согрело его. Оно его успокоило. Он надеялся, что там, где он окажется, тоже будут солнце, и луна, и звезды. Бо`льшую часть своей жизни он провел с опущенной головой. И казалось справедливым, что вечность позволит ему обратить лицо к небу.

Его печаль уменьшилась, хотя и не сошла на нет. Она все еще бурлила у него внутри, но он все же вынырнул из нее. Он понимал, что это всего лишь другая разновидность горя, но тем не менее это была его собственная печаль.

Он принял ее.

Что ты будешь делать в оставшееся тебе время?

И тут он понял что.

* * *

– Черт, ты что, совершенно выжил из ума? – рявкнула на него Мэй. Она стояла в кухне и смотрела на Уоллеса так, будто он самый большой идиот из всех, кто когда-либо попадался ей на ее жизненном пути. Хьюго стоял за кассой в лавке.

Он пожал плечами:

– Ты так считаешь? Но мне кажется, это будет правильно.

Мэй вскинула руки:

– В Дездемоне Трипплторн нет ничего правильного. Она ужасная особа, и когда она наконец окочурится, я…

– Поможешь ей, как помогаешь всем, если ее припишут к тебе?

Мэй сникла:

– Конечно, помогу. Но, черт побери, я сделаю это безо всякого удовольствия. И ты не можешь заставить меня чувствовать себя иначе.