Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века

И наконец, об источниках. Наш анализ был бы невозможен без использования нотариальных архивов либо привел бы к совсем иным результатам. Нотариальные источники хранят в себе достаточно данных о людях Парижского университета, чтобы предложить новую версию университетской истории, понятую «изнутри». Однако нотариальные акты обладают любопытным свойством — поиски данных о том или ином человеке, как правило, выводят на историю его семьи, «линьяжа», вне которого его действия непонятны, а зачастую кажутся даже бессмысленными. Важность истории семьи как неотъемлемой части социальной истории не требует доказательств. Но и для истории интеллектуальной семейный аспект играет огромную роль. Как говорил один из персонажей Фазиля Искандера, «человек сам на себе не кончается». Николя Ле Клерк рассказывает в одном из своих актов, как племянники обманули его, когда он находился у одра умирающего брата в поместье дю Трамблей в 1546 году. Через 39 лет в этом поместье появится на свет правнучатый племянник грозного теолога — Франсуа Ле Клерк дю Трамблей, в будущем капуцин, «отец Жозеф», более известный как «серый кардинал», одна из самых ярких и загадочных фигур в истории Франции. Несгибаемая воля, истовая вера, глубокий мистицизм и тонкое политическое чутье — трудно не увидеть в этих чертах наследия клана Ле Клерков. Линьяж Спифамов оставил заметный след в интеллектуальной истории Франции, столь же удивительный, как взлет и падение епископа Неверского, — достаточно указать на политического прожектера Рауля Спифама, поэта-мистика Мартена Спифама, дипломата Самюэля Спифама. Что же касается Галандов, прибывших из Артуа, то на протяжении восьмидесяти лет они будут управлять коллегией Бонкур, превратив ее в один из важных интеллектуальных центров Парижа.

Успешная реформа университета состоялась в 1598 году. Но подготовка к ней велась долго, и список комиссаров, назначенных по распоряжению короля для реформирования университета, составлен был тремя годами раньше. В феврале 1595 года состав реформационной комиссии был торжественно оглашен на университетской ассамблее ректором, которого звали… Галанд![154]

Трудно не увидеть в этом «иронии истории». Но, может быть, за подобными курьезами и случайностями скрываются пока не познанные нами закономерности.

Казус 4. Кавелье против Бюлта. Подследственный против судей: как спастись из тюрьмы?[155]

Как мы поняли на примере адвокатов Дюмулена и Ле Пилёра, нотариальный акт, составленный comme en droit jugement («по праву решения»), выходил за рамки кутюмных норм и поэтому нуждался в дополнительном обосновании. Но в дарении некоего Филиппа Кавелье, адресованном его другу и родственнику, это обоснование обернулось подробным рассказом о злоключениях дарителя, о его обидчиках, о поддержке, которую оказал ему друг, и о трудностях, с которыми последний при этом столкнулся. Подобные истории были уместны в актах отмены дарений (ревокации), когда требовалось продемонстрировать полную обоснованность своего решения. Мы видели это на примере акта Николя Ле Клерка, поведавшего о происках своих племянников, или на примере второй ревокации Шарля Дюмулена, сообщившего о черной неблагодарности своего брата. При всей экстраординарности подобных актов, их логика понятна — убедительно описать неблагодарность одних и ценность услуг других, ведь в отличие от завещания дарение отменить было весьма непросто.

У Филиппа Кавелье речь не шла об отмене какого-либо акта, он совершал простое дарение. К чему же такое красноречие, требовавшее, помимо прочего, немалых расходов, ведь клерку нотариуса платили постранично и потому каждая лишняя строка буквально была на вес золота? Тем более что в акте рассказывалось о бедственном материальном положении, в котором оказался и сам даритель, и его друг.

Обратимся к этому странному акту[156], настолько колоритному, что его придется пересказать почти полностью.

Мартен Гонд и Филипп Кавелье, уроженцы Сент-Эньяна близ Руана, заявляют comme en droit jugement о том, что заключают соглашение следующего характера. Оно состоит в признании Филиппом Кавелье величайшего значения того усердия, которое Мартен Гонд проявлял на протяжении семи лет, пока Кавелье и его жена Перетта находились в заключении. В 1546 году они оказались в тюрьме, в Консьержери Руана, по ложному обвинению в фальшивомонетничестве со стороны Фредерика Годе, сеньора де Сент-Эньян, Робера Бюлта и других их сообщников. Благодаря хлопотам Мартена Гонда, не пожалевшего значительных средств, после многих лет мытарств Кавелье к моменту составления акта добился постановления о своем освобождении. Оно было вынесено Монетной курией 22 июня 1553 года. Согласно этому постановлению, движимое имущество — золото, серебро и домашняя утварь — должно быть возвращено Кавелье.