Читаем Под тенью века. С. Н. Дурылин в воспоминаниях, письмах, документах полностью

Крашенинникова Екатерина Александровна (1918–1997) — историк, библиограф[424]

. После Музея А. Скрябина работала в Библиотеке иностранной литературы, потом в Библиотеке им. Ленина в отделе церковной истории. В 1937 году поступила на исторический факультет Московского университета на отделение античности, где подружилась с Ириной Тучинской, Ольгой Сетницкой, а потом с ее младшей сестрой Еленой. Борис Пастернак называл их «скрябинские девочки». Иногда через них передавал С. Н. Дурылину свои книги, письма. С началом войны Екатерина пошла работать в Институт Склифосовского санитаркой. Университет не окончила, но была отлично образована. Написала воспоминания о Б. Пастернаке, М. Юдиной, с которыми была дружна. В сороковые годы была прихожанкой храма Ильи Пророка в Обыденском переулке. Знавшие ее люди отмечали в ней высокую одухотворенность, глубокую религиозность, готовность прийти на помощь каждому нуждающемуся.


<…> В ряду священников, перечисленных мною, особняком стоит фигура отца Сергия Дурылина, с которого людская молва сняла сан, когда на самом деле этого не было.

Мое знакомство с Сергеем Николаевичем Дурылиным произошло в 1943 году в Музее Скрябина, где он читал лекции об образе Прометея. В одной лекции он упомянул, что Шаляпин при пении в ритме дыхания использовал Иисусову молитву. После лекции я пошла провожать Сергея Николаевича, неся его тяжелый портфель. По дороге я спросила, не использует ли он в своих лекциях навык Иисусовой молитвы. А он в свою очередь меня спросил: «Почему вы меня об этом спрашиваете, и что вообще вы знаете об Иисусовой молитве?» Я ответила, что мои сведения очень скудны. Архиепископ Сергий Гришин, его кафедра в Теплом переулке в церкви святителя Николая, посоветовал мне каждый день спокойно посидеть минут 15–20 и почитать Иисусову молитву. Это было совсем недавно, и я еще ничего не знаю. Мы разговорились. Сергей Николаевич пригласил меня приехать к нему на дачу в Болшево, чтобы хорошенько поговорить. Скоро я стала частым гостем в их доме.

Дома Сергей Николаевич, прежде всего, показал мне свое главное сокровище — эскизы Нестерова к житию преподобного Сергия[425]. Рассказ Дурылина, иллюстрировавший эскизы, вызвал у меня глубочайшее преклонение и любовь к преподобному Сергию, определившие очень во многом мою дальнейшую религиозную жизнь.

Меня поразил их быт. Он был наполнен помощью окружающим нуждающимся людям, и духовной, и материальной. В значительной части эта помощь ложилась на плечи Ирины Алексеевны — помощницы Сергея Николаевича.

В доме Дурылиных вставали рано. Скромно завтракали. Сергей Николаевич садился работать в своем кабинете напротив окна с видом в сад. <…>

Внешне в их доме не было благочестия, в то же самое время Сергей Николаевич вел себя как тайный священник. Так, он помог лично мне в определении моей жизни. За такой же помощью и советом приезжали к нему многие артисты, уединялись с ним в комнате и получали нужное. Иногда сам Сергей Николаевич срочно выезжал к крупным артистам — Яблочкиной, Турчаниновой. Нужна была духовная помощь. Но все это было строго законспирировано.

На Рождество Дурылины пригласили меня к себе. На всенощной в церкви была я и отец Ирины Алексеевны. Сергей Николаевич и Ирина Алексеевна в церковь ходить не могли, молились дома. Был ли у Сергея Николаевича антиминс для служения литургии дома, служил ли он ее, мне неизвестно, но в кабинете у него в шкафу всегда было много свежих просфор. Утром в Рождество был торжественный завтрак с наряженной елкой. Молитву вслух не читали, читали про себя.

Материальную часть помощи людям брала на себя Ирина Алексеевна. С сумками наперевес по обоим плечам отмеривала пешком много километров (поезда ходили нерегулярно), чтобы снабдить продуктами голодных, в том числе и внуков Тютчева.

Она была знаменитым ходатаем по делам. В каком-нибудь высоком учреждении она добивалась отмены несправедливости в отношении музеев или некоторых артистов. <…> И это из года в год в течение десятилетий, и даже смерть Сергея Николаевича не отразилась на этом ее благородном служении.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары