Под волнами Иматры

А тем временем произошло объяснение Кудринского с Марьей Егоровной, во время которого Алексей Николаевич рассказал, что, будучи сиротой, попал в шайку воришек и находился на краю гибели. Спас его Егор Павлович, который вырвал мальчишку из дурной среды, устроил в честную семью, заботился о его воспитании.

Алексей Николаевич предложил Воробьевой свою дружбу, и та с благодарностью приняла это предложение. Но в душе ее зародилось чувство гораздо более сильное, чем дружба.

Глава 11

Новая загадка

Алексей Кондратьев божился и клялся на все лады, что он видел отвратительную гадину своими собственными глазами, которым даже убедительно предлагал лопнуть, если змеи не было, но добродушный хохол на все эти уверения флегматично отвечал:

– А ты мне покажи змею эту самую, вот я тебе и поверю; а если глаза твои лопнут – мне-то что!

В конце концов, змея «взята была под сомнение», и уже после полудня Петербург весело смеялся над своими утренними страхами.

Однако прогулки на место появления змеи не прекращались. Веривших в „змею“, особенно среди простолюдинов, было порядочное количество, а среди сходившегося на запасные пути народа Алексей Кондратьев был героем дня. Все его разглагольствования терпеливо выслушивались, и ему даже перепадало от слушателей кое-какое угощение.

– Ну, братцы, не приведи бог, и перепугался же я! – чуть не в сотый раз передавал он свои впечатления. – Иду это я на дежурство, значит, и думаю себе, представить или награду получить?

– Кого представить, – раздались вопросы, – змею, что ли?

– Нет, какое, змею! Портрет…

– Чей портрет?

– А кто его знает, чей?… Вагоны тут убирали, так нашли… так, ледащенький человек изображен… Краше в гроб кладут… в вагоне первого класса в щелочку между спинкой и сиденьем ушел, там его и нашли… Лежит себе спокойно…

– Так отчего же не представили?

– Кондуктора проморгали, а нам что за дело… Не наша это обязанность…

– А где у тебя этот портрет? – вдруг выдвинулся из толпы слушателей один, по виду мастеровой из железнодорожных мастерских.

Кондратьев подозрительно посмотрел на него.

– А тебе, мил человек, что за дело? – спросил он.

– Да так, к слову спросить пришлось.

– То-то к слову! Спрятан он у меня, вот где! Может, публикация какая будет, тогда и объясню, моя награда будет… уж и загуляю тогда, только держись!

– Брось про портрет, ты про змею! – послышались требования нетерпеливых слушателей.

– Что змея? Змея, как ей быть должно, была да убегла… теперь портрет…

– А ты о нем уже заявлял кому-нибудь? – вступился опять спрашивавший в первый раз о портрете мастеровой.

Он говорил тихо, значительно понижая голос, так что его слова слышали лишь немногие.

– Кому заявлял?

– Да вот хоть бы Раките, околоточному вашему…

– Вот чудачья голова, а еще мастеровой! Так я и буду от своего счастья отказываться!… На портрете-то имя, отчество и фамилия назади прописаны… Уж и сдеру же я награду-то… ух! потому причину имею для этого.

– Про змею рассказывай, про змею!

Кондратьев встрепенулся. Ему очень льстило это общее внимание.

– Полюбился ты мне, парень, – хлопнул мастеровой его по плечу, когда рассказ был кончен. – Выпить желаешь?

– Выпить? Отчего же? Коли угощают, выпить всегда можно, это натуре не повредит.

– Так пойдем в сторожку, так и быть, угощу! На работу не нужно?

– Какая работа тут! Из-за змеиного страху на сей день от всего освобожден.

– Так и гуляй душа! Нужно же человеку в себя после змеи прийти!

Мастеровой обнял сцепщика за плечо, вытащил из кармана бутылку водки и, помахивая нею, заорал:

– Гуляем, вот мы как!

Пара новых друзей удалилась, а вслед им понеслись затаенные вздохи, и даже кто-то во всеуслышание высказал мысль:

– Привалит же счастье! Из-за змеи угощают!

Новые друзья отошли подальше и расположились на откосе канавы. Приложились для первого знакомства к бутылке, и Алексей Кондратьев начал заметно хмелеть. Он болтал без умолку. В болтовне его перемешались и рассказы о змее, и его надежды на получение награды за найденный портрет.

– Уж как пить дать – получу! – хвастался он. Если этого барина не найду, от сыскного награждение будет, вот я какой!

– Сыскное-то причем? – удивился мастеровой.

– Очень причем… Ты думаешь, что? Я давеча и говорить не хотел, да о портрете проболтался…

– Что? Ничего я не думаю!…

– Потому и не думаешь, что глуп ты, как я вижу…

– Уж и глуп будто?!

– Само собой… Портрет-то я где нашел? Ты мне скажи – где?

– А, ну, тебя и с портретом-то! Почем я знаю?!

– То-то и дело, что не знаешь… Кабы знал, так все бы смекнул… Где бутылка-то?

Кондратьев одним духом осушил остатки.

– Слышь ты, – совсем пьяным голосом заговорил он, – портрет тот я нашел в том самом вагоне, в коем сюда, в Питер, мертвый барин с дочкой приехал, и в той самой купе, где он помер…

– Ну, так что же из того?

– Глуп ты, а еще мастеровой! Может, это портрет-то евойный, мертвого барина? Так дочке приятно.

– А ты покойника-то видел?

– Нет, он на станцию прямо проехал.

– А я вот видел!

– Ты? – удивился Кондратьев. – Где сподобился?…

– Фонарь электрический починяли, когда тот поезд подошел, при мне вынесли… Знаешь что?

– Что еще?