Возвращаюсь по узкой глинистой береговой полоске. Около ведущей вверх осыпи — арка входа в другую пещеру, проложенную по косой тектонической трещине. Ее своды много раз обрушивались: всюду хаос глыб и щебенки. Высокий коридор нескладен, одна сторона метра на четыре выше другой.
Впереди — шелест и как будто повизгивание. Ближе. Сильнее. Иду, светя фонариком по сводам. Вдруг луч упирается во что-то мохнатое — и писк, скрежет, недовольное цвирканье усиливаются в десятки раз.
На потолке — серо-коричневая шевелящаяся подушка метра полтора в диаметре. Это летучие мыши, собравшиеся здесь на свою дневную "ночевку". Часть цепляется за скалу, другие, наверное, держатся за собратьев, этажа в два-три, и все они вместе образуют плотную, перепутавшуюся лапками и крыльями массу. Все они в дикой панике, но улететь могут только те, что снаружи; они с натугой выдергивают конечности и отрываются от этого слоеного пирога. Вопли потревоженных все громче. Убираю луч, ухожу вглубь. Вскоре — еще одна такая же подушка; ее почти не освещаю, но и она приходит в движение. По коридору мечутся десятки зверьков; от ударов крыльев гул, похожий на далекий барабанный бой.
Еще сотня метров — и тупик, небольшая комната, вся наполненная шумом крыльев. Несколько десятков мышей сбились здесь в один крутящийся и гудящий клубок; лететь в мою сторону не решаются и толкутся в воздухе, порой задевая меня крыльями. Серое облако, мелькающие тела и крылья, головоломные пируэты — картина настолько странная, что вдруг начинаешь понимать, почему чертей рисовали похожими на летучих мышей.
Здесь, в этой пещере, их немного — несколько сотен; в Бахарденской пещере, за Ашхабадом, обитало несколько десятков тысяч длиннокрылое- это была одна из самых больших колоний летучих мышей в нашей стране; за одну ночь обитатели этой пещеры съедали около полутора миллионов насекомых. Но это далеко не предел; совершенно невероятные колонии мышей обитают в гигантских пещерах Северной Америки. Один спелеолог видел, как вечером меньше чем за час из пещеры Фрио вылетело несколько миллионов мышей; их ураганный поток издавал гул, похожий на рев воды на порогах в теснине.
Иду обратно. Обе коммунальные квартиры на потолке почти не уменьшились в размерах, но какой писк и какая ругань! Цепная реакция, начавшаяся полчаса назад, в самом разгаре. Никто не понимает, в чем дело, почему их потревожили соседи в неурочное время, и все дерутся, царапаются и ругаются со всеми. Наверно, бедняги не успокоятся до ночи.
А снаружи уже наступил вечер. Странные силуэты гор, черные рваные ущелья, косые тени и светлая дымка над горизонтом — все это напоминало Восточный Крым и ландшафты Киммерии на акварелях Волошина. Казалось, обернешься — и увидишь вечернее, в розовом блеске пены море.
Вдоль цепочки невысоких холмов выхожу на дорогу — и минут через пять меня подбирает паренек-туркмен, с лязгом катящийся к поселку на древнем "газике" с одинокой, сиротливой фарой, глядящей куда-то в сторону.
Далеко за полночь я разбираю собранных насекомых и перепаковываю вещи — завтра ухожу в Карлюк, в знаменитую гипсовую пещеру.
О тех, что видит ушами
Для того чтобы сфотографировать какие-то очень быстро протекающие процессы, используют электронную лампу-пулемет, дающую очень частые и очень короткие вспышки. На снимке, сделанном с помощью такой лампы, получается целый ряд изображений, последовательно показывающих движение предмета. Такую лампу использовали при изучении летучих мышей.
В большой комнате выпускали летучую мышь, включали аппарат и подбрасывали в воздух мучного червя. Миг — и он исчезал. Все происходило так быстро, что только по фотографиям можно было разобраться, что же случилось с этим червем в воздухе. Сначала летучая мышь безошибочно неслась прямо к червяку и подхватывала его точным ударом широкого перепончатого крыла, как будто рыболовной сетью. Затем мышь переворачивалась в воздухе и складывала мембрану крыла, так что червяк оказывался в похожем на карман мешочке. Когда переворот кончался и мышь летела нормально, грудью вниз, червь уже был у нее в зубах. Вся эта операция занимала несколько сотых долей секунды. Рассмотрев снимки, ученые поняли, каким образом летучая мышь умудряется за два-три вечера поймать и съесть столько насекомых, сколько весит она сама.