Под звездою Москвы

Матье остался победителем. Легенда утверждает, что он съел целиком двух больших гусей с потрохами. Его поздравлял председатель жюри, уважаемый всеми торговец фуражом, господин Слякмёдьдер ван-Сток Стратен, произнесший речь в высоком стиле. Вместо ответа на хвалу, Матье, порядочно во время состязания подвыпивший, схватил господина Слякмёльдера ван-Сток Стратена за бороду и спросил:

— Скажите, зачем теперь вы хвалитесь любовью к родине, а во время оккупации поставляли овес немцам и набивали свои сундуки немецкими марками?

Матье стал первым коноводом на всех народных гуляньях. Он до самозабвения вертелся на ярмарочной карусели, без шляпы, с развевающимися волосами и с плащом, плещущим по ветру, сидя на деревянном коне. Казалось, он воображает себя скачущим через бездны. Он был первым в тире. Он сильней всех наносил удары кулаком ярмарочному резиновому «мавру» и так глубоко ударом вдавливал ему нос внутрь, что доставал до пружинки, приводящей в движение пистолет, укрепленный над головой «мавра»; раздавался выстрел, и толпа рукоплескала.

Зимою наступил неожиданный конец буйствам Матье. В первый понедельник января, называющийся «потерянным понедельником», полагалось, по обычаю средневековой цеховой мастеровщины, устраивать пьянство и драки. В эту ночь Матье разгромил кабак в предместьи за ручьем и был принесен домой с проломленным черепом.

Матье пролежал больной около месяца. Выздоровев, он совершенно переменился; бросил кутежи, стал задумчив, молчалив и невесел.

По совету врача, отец Матье решил женить сына. Но на ком? Оказалось, что у Матье не было ни одной любви, ни одного увлеченья. Он был равнодушен к девушкам и чист, как отрок.

Когда пришла весна, отец уговорил Матье поехать в Бэнш поискать себе невесту. Матье готов был отказаться в первую минуту. Но отчего бы не встряхнуться и не поехать?

По средневековому обычаю, маленький валонский городок Бэнш в праздник «духова дня» встречал приезжих женихов, с почетом и радушием. На вокзал к приходу утренних поездов высылался оркестр; мэр держал приветственную речь; на площади расставлялись столы с угощениями; к вечеру зажигали иллюминацию и начинались танцы и игры.

Матье поехал, но по своей всегдашней строптивости он решил все-таки показать, как он насмешливо относится к средневековому пережитку: с собой он пригласил женатого приятеля: «Никто же там не спрашивает, женат ли ты; а отчего бы тебе не выпить и не закусить за счет богоспасаемого города Бэнш и не потанцовать с хорошенькой валонкой?»

Там, в Бэнше, в этот вечер Матье встретил круглую сироту, Марию. Встретил и полюбил. Полюбил так сильно и так безраздельно, как может полюбить в нетронутой сердечной чистоте однолюб, еще никогда никому не даривший своей любви. И Мария полюбила Матье. «Ты тоже у меня моя первая любовь», — часто повторяла она ему.

Быстро состоялась помолвка. Матье был счастлив. Через каждые три дня он ездил в Бэнш навещать невесту. Матье снова сделался замкнутым, очевидно, от избытка глубоких ощущений.

В сентябре была назначена свадьба. Ее справляли в родном городе Матье. Замечено было на лице невесты облачко тревоги и печали.

В брачную ночь Матье бежал от своей жены и, ни с кем не простившись, уехал из города один.

На вокзале он просил сторожа передать отцу записку. В записке Матье писал: «Я не знаю, куда я еду, и не знаю, когда вернусь. Но если б даже я никогда и не вернулся, заботьтесь всегда о Марике, как о родной дочери, и жалейте ее. Она очень несчастна. И всегда помните, как она мне дорога и кто она мне». Затем была приписка, — Матье просил отца отдать сторожу два франка, которые Матье у него занял, чтоб купить билет до Гента.

Сторож рассказал, что Матье был в свадебном фраке, без шляпы, правая нога была обута в левый ботинок, а на левую надет был правый.

В Генте сказали отцу, что Матье видели уже в матросской одежде и что он отплыл на барже по каналу к морю. Ни в Брюгге, ни в Антверпене не нашлось следов Матье.

Решено было в семье, что Матье погрузился на корабль и бежал в бельгийское Конго. Но почему бежал? Этого никто не знал. А Марике на расспросы отвечала только слезами.

Люди стали обвинять в исчезновении Матье, конечно, Марике. Уверяли, будто в брачную ночь Матье узнал, что сберег свою юношескую чистоту для девушки, которая до брака познала мужчину. Кто мог это доказать?

Отец Матье не верил сплетням. Но Марике чувствовала, как тяжело свекру и какие сомнения его мучают. Она хотела уйти из дома ван-Экенов. Свекор не отпустил ее, уважая последний наказ своего сына.

Время шло; от Матье не было известий.

Город долгое время преследовал Марике насмешками и презрением. Тем больше она ценила благородное доверие к ней свекра, почтительное уважение деверя Альберта и дружбу тетки Луизы.

Однажды Марике призналась Луизе, что в прошлую войну, в семнадцатом году, когда ей только что исполнилось четырнадцать лет, она была изнасилована немецким офицером, убившим при допросе в комендатуре ее мать и отца. Она рассказала, что в брачную ночь она просила Матье застрелить ее и что Матье рыдал, а затем, не сказавши ничего, бежал.