Под звездою Москвы

Матье оставил свое место и направился вниз, к стокам, где был спрятан радиоприемник. Никто не спросил его, куда и зачем он идет.

Работа возобновилась. И снова все работали молча.

Матье вернулся нескоро. Когда он вошел, все заметили, что вид его стал иной.

— Лазарь, выйди вон, — торжественно обратился Матье к своим товарищам.

— Какой Лазарь? О ком ты говоришь, Матье?

— Лазарь, воскресни! — повторил Матье.

— Это ты из евангелия? — догадался Иохим.

— Да, старина, я это из евангелия: вы умерли и положили себя в гроб оттого, что сами допустили к тебе в сердце смерть, вместе с неверием в победу. Теперь воскресните!

И Матье рассказал, что, спустившись в подземелье, он поймал передачу из Лондона о большой русской победе под Москвою. Все сразу заговорили о том, что надо бы немедленно приступить к рытью подкопа.

Но снова заехал Адам и сообщил, что отправка эшелонов должна состояться в эту же ночь на рассвете. Рытье подкопа становилось ненужным; невозможно было закончить его в такой короткий срок. Однако, возбужденные радостной новостью, они не могли помириться с неудачей. Их надежды окрылились. Их воля напряглась. Люди жаждали дела, подвига, геройства. И Матье понял, что произошел перелом.

И как же в такую минуту отказаться от уже занесенного удара по врагу?

Выход нашелся. Матье изложил его своим друзьям. Замысел был дерзок: хорошо вооруженной группой, человек в двадцать — тридцать, залечь неподалеку от железнодорожного полотна, разбросавшись среди кустов вдоль старого городского рва; там выжидать сигналов, когда тронутся в путь эшелоны. А когда они станут приближаться, по условному знаку броситься всей группой с разных сторон к полотну, напасть на путевую охрану, стремительно прорваться к рельсам, забросать путь гранатами и вызвать крушение.

Никто не высказался против плана Матье. Никто не усомнился в его осуществимости. Победа русских зажгла их отвагой. В эти минуты все казалось им возможным. И всякое возраженье они приняли бы как измену и трусость.

Иохим объявил унтеру, вернувшемуся из кантины, что назначенный урок выполнен и можно распустить людей на короткий отдых.

* * *

Слухи о русской победе под Москвою уже достигли города. Как летний ветерок разносит пушистое цветение деревьев и кустов, наполняя им воздух и усыпая землю, так и эта радостная весть уже реяла над улицами и домами и оплодотворяла сердца надеждой.

Горожане поднимались ото сна. И неизвестно откуда, как и кем занесенная встречала их пробуждение новость о разгроме немцев под Москвою.

Как будто эта желанная весть стояла у изголовий и только ждала, когда, наконец, откроют глаза измученные люди, сон которых был каждую ночь полон кошмаров. Уставши ждать, люди перестали уже спрашивать, как спрашивали до какого-то времени друг у друга по утрам: «Не проспал ли я? Не было ли слышно с побережья пушек, не появлялись ли на нашей земле освободители с запада?» И вот теперь весть о победе пришла, откуда ее не ждали. Пришла издалека. Первая звезда, возвещающая избавленье, забрезжила с востока.

Просачиваясь из дома в дом, от человека к человеку, новость облетела весь город. Дошла она и до железнодорожных путей. Там средь людей она зашумела, как весенние ручьи. Все озарилось ею. При встрече человек человека понимал без слов. Одна безмолвная, но освещенная радостью улыбка говорила все. Самые чужие друг другу и самые друг от друга далекие, обменявшись понятной им улыбкой, становились близкими и родными.

Эта улыбка порхала, как быстрая птица, то спускаясь стрелою к земле, то взлетая ввысь и уносясь в необъятное небо. Она кружилась где-то и около немцев, задевая и раня их острым своим крылом. Немцы чуяло ее присутствие, но поймать ее не могли. Она порхала только для своих и исчезала, когда презренный враг хотел увидать ее волшебное ликованье.

Весь железнодорожный персонал преобразился. Кто их знает, — кажется, и не могло состояться у них никакого между собой сговору. Какой сговор мог бы быть на глазах у немцев, под носом Летуле, майора? Но все они вдруг начали действовать, как будто в чем-то сразу поняли друг друга. И как хорошо сыгравшийся оркестр, они все повели устремленную к одной цели сложную игру. А там, где кто-то сбивался с такта, дирижером выступала все та же ликующая улыбка победы. Она то вспыхивала в уголках рта, то загоралась в хитром взгляде, то заставляла человека насвистывать. И дело ладилось, и от человека к человеку переходило точное указанье, как дальше поступать и что предпринимать.

Но со стороны нельзя было угадать, что произошло, о чем эта улыбка победы помогла людям без слов договориться меж собой, и какую они себе вдруг поставили цель.