Под звездою Москвы

Луиза всей душой отдалась собиранию городской старины. Но ей был страшен слом всех ее заведенных привычек. До шестидесяти восьми лет у нее не было седин, за одну неделю она вся поседела. Луизу мучило беспокойство за сохранность предметов, в которых теперь воплотилась для нее вся близкая и любимая родная среда.

Альберт тоже жил в постоянной тревоге, ожидая, что неминуемо рука завоевателей настигнет оберегаемые им сокровища отечественной старины и славы.

В первые дни немецкого нашествия он вместе со всеми верил, что, по примеру прошлой войны, рано или поздно немцев заставят уйти из города. Затем надежды на избавленье потускнели; затем снова оживились при сопротивлении русских. Когда же началась возвещенная немцами решающая битва под Москвою, Альберт почувствовал, что его личная судьба роковым образом связана с исходом того, что совершается там, на полях далекой России. Обдумывая наедине, как уберечь реликвии города, Альберт в эти дни все решал на-двое: на случай, если взятие Москвы предрешит победу немцев в войне, и на случай, если русские устоят и победа будет вырвана из рук немцев.

Но опасения никогда не покидали Альберта: его мучило ноющее предчувствие, что придет день… И вот этот день настал — лучше бы он никогда не наставал, — враги вошли в его дом; и они вошли раньше, чем судьба решила исход великой битвы под Москвою. Как действовать ему теперь, чтобы сберечь хранимые сокровища?

* * *

Альберт вышел к немцам замедленным, спокойным, ровным шагом. Он решил все внимание сосредоточить на том, чтоб не обнаружить ни тревоги, ни поспешного любопытства, ни торопливой любезности.

Судя по форме, один немец был майор, другой — капитан. Майор был лет тридцати двух, а капитан годам к пятидесяти восьми. Оба сидели в креслах. Майор погрузился глубоко, откинувшись к спинке, заложив ногу за ногу, никуда не торопясь, ничего не ожидая; а капитан еле приткнулся на краешке, подавшись вперед, весь в нетерпеньи, как человек, желающий скорее найти разгадку поставленной задачи. Майор поигрывал стэком. Этот стэк — стальной, гладкий, блестящий, с круглым литым набалдашником — был известен всему городу, хотя майор еще ни разу никого стэком в городе не ударил.

Майор и капитан — оба коренные немцы — физически друг от друга резко отличались.

Капитан приближался к классическому типу тевтона, был светловолос, черепом квадратен, лицом одутловат, повидимому, от прилежанья к пиву, телом рыхл и грузен; во взгляде у него была — тоже классическая для тевтона — смесь добродушия с затаенной отчужденностью, и хитрости с тупой наивностью.

Майор же был черен, сух, черепом продолговат, в движеньях порывист, самоуверен по осанке, а по взгляду бездумен, нагл и вызывающ.

Ван-Экен встретил немцев, как делал всегда с нежелательными посетителями: вместо поклона он без слов, жестом пригласил их сесть, — хоть посетители уже сидели, — дав этим понять, что прежде, чем садиться, им следовало подождать приглашенья к тому со стороны хозяина и что хозяин намерен оставаться в границах только обязательной вежливости и рассчитывает на предельную краткость визита.

Капитана такой прием смутил. Он поднялся и привстал, было, но майор стукнул стэком об пол, капитан остался сидеть и даже немного подвинулся в глубину кресла. Майор, довольный, что капитан понял его, в упор посмотрел на Альберта. Ван-Экен неожиданно для себя слегка поклонился. Майор нагло улыбнулся и не ответил на поклон. Альберт почувствовал, что перед ним враги и что первое столкновение с ними он проиграл. Альберт остался стоять, хотя рассудок говорил ему, что надо сесть.

— Отведите нас в ваш музей. Вы слышите? — сказал майор.

— В какой мой музей? — спросил Альберт.

— Вы слышите или не слышите? — повторил майор.

Ван-Экен ужаснулся: предчувствие оправдалось, — немцы пришли за реликвиями города. Альберт оперся о стол и опустился в кресло.

— Я вас садиться не приглашал. Вы слышите? — проговорил майор. Альберт в смущеньи встал. Майор захохотал. Затем он взмахнул стэком и весело поднялся с кресла.

— Показывайте, как пройти в музей.

— Что вы собираетесь делать? Это же реликвии! — сказал Альберт.

— А что такое — реликвии? — с веселой наивностью спросил майор, любуясь ужасом Альберта. — Это — свинские глупости господин, как вас зовут, — майор деланно захохотал.

Поймав взгляд Альберта, возбужденный тревожным ожиданьем несчастья, капитан сказал:

— Господин ван-Экен, успокойтесь. Мы пришли к нам с приятной для вас миссией. А ваш музей мы хотим осмотреть только из любопытства и с полным уважением к вашей коллекции.

* * *

За час перед тем, как отправиться к ван-Экену, майор и капитан несколько между собою поспорили.

Майор предлагал вызвать Альберта ван-Экена в комендатуру:

— …и от моего имени приказать…

Капитан же хотел добиться от ван-Экена добровольного согласия.

Капитану не удалось бы поколебать майора. Не оттого, что майор был упрям, но майор не любил рассуждать и потому всегда держался первого мнения, которое ему приходило в голову. Однако положение на этот раз создалось острое.