Подари себе рай (Действо 2)

Маша разрыдалась, да так, что целый час не могла успокоиться. Да, наломал я дров, нечего сказать. Вновь и вновь я просил прощения. И вновь и вновь она принималась плакать. Любовные клятвы ненадежны, как московская погода в марте. Но я клялся и клялся, искренно веруя в то, что говорил. Дня через три вроде бы пришло примирение. И Машенька позволила себя приласкать, и Алешка уже не смотрел букой. Однако, ехать сейчас со мной в Нью-Йорк жена отказалась.

- Я обещала привезти Алешеньку летом к бабушке. Возьму отпуск в июле, прокатимся по России, поплещемся в Волге. К тому времени ты устроишься там, глядишь, и мы подоспеем..."

Они вернулись на борт парохода за четверть часа до отправления. Иван наскоро принял душ, побрился и успел подняться на верхнюю палубу как раз к подъему якоря. Сильвия была уже там. Они смотрели на отдалявшийся и становившийся совсем игрушечным город, уплывавшие вдаль горы, то и дело восклицая: "А вон ананасовые плантации, шикарный, необычный там из них ликер, не то, что в "Восемнадцати струнах"; "А вон женский монастырь"; "А вон дорога на смотровую площадку, право, чудо эти оз?ра - голубое и зеленое! И легенда о принцессе и рыбаке!" "А, может, это все же был пастух? Впрочем, что за дело, кто он был. Главное - гимн любви!" К Ивану подошел корабельный офицер, моложавый, молодцеватый. Представился: "Шеф информационной службы Энтони Уайт. Простите, сэр, имею ли я честь говорить со вторым секретарем русского посольства в Соединенных Штатах Америки?" "Да, сэр". "Капитан "Queen Elisabeth" просит принять приглашение быть сегодня за ужином главным гостем его стола". С каким восторгом Сильвия смотрела на Ивана! С восторгом и немой, так легко читаемой просьбой. "Могу ли я быть с дамой?" "Этим вы окажете капитану двойную честь".

Резной овальный стол был накрыт как обычно на восемнадцать персон. Чешский хрусталь, немецкое серебро, английский фарфор. Гости - пожилые леди и джентльмены. Крупные дельцы, владельцы фирм и компаний. Из знаменитостей - Чарли Чаплин и Эрнест Хемингуэй. Капитан - седоголовый, седоусый, седобородый - во время разговора или смеха, раскрывал широко глаза, живо двигал могучими черными бровями. Крупное лицо его то разглаживалось, то собиралось в сплошной клубок морщин. Казалось, голова его переходила в туловище без шеи - столь мощной она была. Во рту он держал старую пеньковую трубку. Она была потушена и он то и дело брал ее в руку, делая жесты еще выразительнее. "Его лишь переодеть, - подумал Иван, - и ни дать, ни взять - оживший персонаж Стивенсона. Удивительная стойкость национальной породы".

- Уважаемые дамы и господа, - заговорил капитан, как и подобало морскому волку, густым хриплым басом, - рад приветствовать вас на борту нашей славной посудины. Признаюсь, лично знаком лишь с тремя уважаемыми гостями - мистером Чаплиным (а уж по кино-то кто его в мире не знает - нет такого), Эрнестом (уважительный кивок в сторону Хемингуэя) и, конечно же, достопочтенным председателем правления нашей судоходной компании (столь же уважительный кивок в сторону поджарого старца с выцветшими злыми глазками и необычно высоким вырезом ноздрей). Остальных представит мой помощник мистер Уайт.

Уайт наклонился к капитану и что-то шепнул ему на ухо.

- Да, конечно, разумеется, всенепременно, - спохватился тут же тот и левое ухо его - то, в которое ему что-то шептал помощник, - на глазах у всех стало пунцовым, - наш главный гость сегодня русский дипломат в Вашингтоне.

Он повернулся к Ивану, который был посажен по правую руку хозяина, улыбнулся и взмахнул своей прокуренной трубкой. - Что? Что? - дважды задал он вопрос Уайту, который вновь ему что-то подсказал. - Ах, ну прекрасно, да, прекрасно, у нас это первый красный... гм... российский дипломат.

- Куда я обязательно хотел бы поехать, - пытаясь загладить бестактность капитана, сказал Чаплин, - это в Советскую Россию. А ты, Эрнест, как? - обратился он к Хемингуэю.

- Моему старшему собрату, весьма именитому и компетентному, не очень там понравилось.

- Кого ты имеешь в виду?

- Герберта Уэллса.

- Я знаю эту книгу. Она написана в доисторические времена. Есть и другие. "Десять дней, которые потрясли мир" Рида.

Хемингуэй махнул рукой:

- Фанатик-комми.

- А Бернард Шоу?

Этот вопрос Чаплина был оставлен без ответа.

- Извините, капитан, - мистер Уайт изысканно представил остальных членов застолья и капитанский ужин покатил по накатанным годами рельсам. Были и тосты, и спичи, и шутки, и репризы. Каждого, кто был приглашен, просили сказать несколько слов. Очередностью умело дирижировал согласно табели обязанностей Уайт. Ивану он предложил слово после банкира из Сити и перед биржевым воротилой с Уолл стрита. "Преобладает жанр житейской притчи. Что ж, и мы не лыком шиты", - усмехнулся про себя Иван.