Катя не поняла, чьи это слова: его или кого-то из индийских философов, но спрашивать не стала. Вскоре приехал Дементий, который проездил весь день по городу, но снял приблизительно то же, что показывали местные каналы, – толпу в белом, заполнившую весь город.
Они, теперь уже оба, сидели приклеившись к экрану. К мединституту все подъезжали и подъезжали белые «Амбассадоры» с министрами, членами парламента, близкими родственниками… В два часа дня какой-то печальный человек вышел из дверей института и тихо произнес:
– Индиры Ганди больше нет с нами…
Он произнес это тихо, но услышали, видимо, все. Вернее, поняли по тому, как он сказал.
Сообщение было сразу передано по телевидению, и началось роение. Это стало понятно даже по их улице, которая обычно была довольно тихой и мирной. Стало понятно, что после объявления дома сидеть уже никто не мог и не хотел, соседи стали выходить на улицу, собираться группами, и было слышно, как кто-то громко, почти в крик, обсуждал подробности убийства, а кто-то тихо и тревожно, почти шепотом что-то друг другу говорил, но каждый, скорее всего, гадал, кто станет новым премьер-министром. Король умер – да здравствует король…
К шестичасовым вечерним новостям улица снова опустела – все были у телевизоров, чтобы смотреть, как заплаканная и опухшая дикторша в белом траурном сари мрачным монотонным голосом сообщает подробности убийства. Показали институт, со всех сторон окруженный людьми.
«Из поездки в Дели вернулся сын Индиры, Раджив Ганди, который станет новым премьер-министром Индии, – бесстрастно произнесла дикторша в белом, внимательно посмотрев в камеру, словно это было именно ее решением.
– Из поездки по арабским странам вернулся президент Индии Заил Сингх, – добавила она. – Тело Шримати Индиры Ганди будет выставлено в здании Тин Мурти с шести утра завтрашнего дня… Слухи о том, что вода в делийском водопроводе отравлена, неверны, химический анализ воды делается через каждые полчаса…» – вот такие в тот день были новости.
Всю ночь что-то бухало и трещало. Заснуть было невозможно ни от резких звуков, ни от удушающей вони – пару раз за ночь в спальню пробирался такой едкий дым, что у Кати с Дементием полились слезы, они, закашлявшись, вскочили, намочили полотенца и разложили под дверями, чтобы сквозняк не тянул дым с улицы. Окна и так были закрыты, но, поскольку домик их был практически карточный, не помогало ничего, щели зияли повсюду. Промучившись так до рассвета, Дементий встал и начал куда-то собираться.
– Ты куда?
– На съемки, уже, наверное, удастся что-то новое разузнать. Ты только не волнуйся, я аккуратно. Сначала в Тин Мурти поеду, потом аккредитацию на похороны возьму. Только будь дома и никуда не уходи, ладно? – попросил Дементий.
– И не подумаю! – Катя быстро вскочила с кровати. – Я еду с тобой! Тебе будет спокойно за меня, если я останусь дома, а мне будет спокойно за тебя, если я поеду с тобой!
– Тебя могут не пропустить в Тин Мурти, у нас нет пропуска, – попытался возразить Дементий, – и потом там будет миллион человек, давка, крики, толкотня… Ты все это увидишь по телевизору! Я же не на обычные съемки еду, это действительно опасно!
– Ну вот, я готова! – Катя сделала вид, что не слышала мужнины возражения.
Дементий отодрал от коробки кусок картона и написал на нем большими английскими буквами «ПРЕССА». Потом приклеил его у лобового стекла, решив, что так будет спокойнее ездить по городу.
Утро не казалось вполне обычным. Хоть и было, как обычно, безветренно и солнечно, в воздухе стоял стойкий и едкий туман, черно-желтый и маслянистый.
Отъехав от дома несколько десятков метров, Катя с Дементием увидели на обочине перевернутую и почти полностью сгоревшую, тлеющую машину. Остатки сиденья воняли плавящейся пластмассой и еще чем-то сильно химическим, местами горели фитильки синего пламени.