Подарок из страны специй

Костер

Катя никогда раньше не присутствовала на такой грандиозной, жуткой, по-восточному пышной и слишком уж необычной церемонии. Она смотрела внимательно, стараясь все разглядеть и запомнить. Посреди огромного поля установили каменную платформу с возвышением, где должна была пройти эта страшная церемония. Индийцы, с точки зрения европейцев, довольно необычно относятся к смерти. Смерть для них так же торжественна и возвышенна, как и рождение. Ведь нередко, умирая, человек освобождается от многих мук и забот. И кто знает, кем или чем станет он при следующем рождении, так что зачем горевать заранее?

Гостевые места были расположены вокруг платформы, достаточно близко, чтобы внимательно следить за происходящим. Случайно ли, специально или по этикету, для гостей было выбрано самое жаркое место на планете – мало того что как можно ближе к пылающему костру, так еще и в самое жаркое время дня, когда раскаленное солнце в зените. Вот и сидели, проверяясь на прочность, премьер-министры, короли, королевы, президенты, принцессы и принцы крови, председатели и заместители. Приезжие черным пятном выделялись на огромном белом траурном поле, и Катя с удивлением для себя отметила неожиданно странный контраст для такого печального места. Эти два противоположных цвета вроде как схлестнулись между собой, утратив свое изначально-привычное значение: белый – радостный и счастливый для европейцев, а для индийцев – печальный цвет прощания и черный – мрачный цвет мглы, исстари единственно траурный, а для них обыкновенный, ничем не примечательный, черный и черный.

Трибуна журналистов была совсем рядом с местом кремации, ведь им надо было в точности донести всему миру, как проходили проводы Матери Индии Индиры Ганди. В ожидании эскорта все яростно и нетерпеливо обмахивались веерами, любое движение воздуха было на вес золота, но великая покойница заставляла себя ждать, чего никогда не делала при жизни. А гости все сидели и сидели, изнемогая от жары, как зрители в театре перед сценой в ожидании совсем не театрального представления. Мало кто представлял, что их ожидает на самом деле. Но вот наконец процессия въехала на поле, и носилки с телом Индиры перенесли на высокую площадку, на которой уже были сложены поленья для костра. Церемония была отточена, словно отрепетирована заранее. Без лишних раздумий, молча и со знанием дела служители приступили к церемонии. Ее начал, видимо, самый старый и опытный гуру, значимый, достигший каких-то там высот в своем духовном развитии, а следовательно, достойный возложенной на него миссии. Он был высохшим до костей, с запавшими глазами, длинными до пояса волосами и в одной только набедренной повязке. Чувствовалось, что он уже скорее с Индирой, а не с живыми, окружавшими его людьми. Он забормотал, читая мантры и поспешно кланяясь на все стороны света. Кроме него, на платформе стояло много людей, и каждый был чем-то занят. Не знать, что происходит, так вообще могло показаться, что готовится грандиозный пир, а не похороны. Кто-то проверял содержимое глиняных мисочек, другой переливал масло из сосуда в сосуд, третий, перетирая пальцами стружку, смотрел, достаточно ли она сухая. И вот наконец старейшина закончил свою затянувшуюся молитву и дал знак. Тотчас тело Индиры стали обкладывать большими розовыми сандаловыми поленьями – сандаловое дерево горит чище любого другого, – а на колени положили бревно побольше, чтобы ноги не могли согнуться в процессе сгорания… В руки сыну – а костер должен был зажечь ближайший родственник – старик вложил сандаловую щепку и горшочек масла. Катя смотрела на все это с ужасом, трепетом и каким-то холодным вниманием. Близко к сердцу это никак нельзя было принимать, иначе она бы не выдержала. Вот Раджив встал в ногах у матери и начал поливать бревна маслом, заливая при этом и ее оранжевое сари. Ему передали факел, и он уверенно ткнул его в промасленную ветошь под бревнами. Торжественный костер был зажжен.

Но абстрагироваться не получалось – у Кати перед глазами происходило то, что в принципе не должно было быть на свете, ей казалось, что это какая-то другая реальность, такое во сне увидишь – не проснешься, а тут все было наяву, прямо здесь, совсем рядом. Ей было бы дико даже представить, чтобы сын поджег тело матери… так невозмутимо… не уронив ни слезинки, ни слова, не изменившись в лице… просто запалил костер, на котором лежало тело матери, да так решительно и умело, как на пикнике, словно делал это не в первый раз… У Кати ком подступил к горлу. Конечно, она все перекладывала на себя, на свои отношения с родителями, поэтому и воспринимала такое слишком остро. Она глотнула воды, чтобы дурнота ушла.