Подарок из страны специй

С тех пор как Катя потеряла почти готового ребенка – не хватило тогда доносить всего лишь пары месяцев, – прошло уже более пяти лет. Сначала она и думать об этом не могла, ее просто физически выворачивало наизнанку, словно речь заходила не о возможной беременности, а о вонючей протухшей рыбе, которую необходимо было проглотить целиком. Шок, который она тогда испытала, сильно повлиял на ее незакаленную психику, она надолго замкнулась, ушла в себя, мысленно возвращаясь в тот страшный день, когда поехала хоронить самоубившуюся от несчастной любви Ирку Королеву, ее лучшую подругу. Перед глазами все время всплывало бескрайнее снежное поле еще не заселенного сельского кладбища, стаи ворон, летающих над ним кругами, и искаженное лицо Иркиной матери, неожиданно возникшее в заиндевевшем автобусном окне. То было первое большое Катино горе, слишком сильно на нее повлиявшее. Она помнила боль, которая, резко начавшись там, внизу, где уже прижился и освоился ребеночек, вдруг разлилась по всему телу, пронзив ее сотней мелких осколков. Но боль душевная после была во сто крат сильнее. Девочка никогда еще не испытывала такого ошеломительного несчастья, которое никак не уходило, все длилось и длилось, не желая отпускать. Горе было абсолютно материально, медленно и уверенно жгло изнути, расплавляя девичью душу.

Года через два, точно, никак не раньше, Катя подуспокоилась, приняла Иркину смерть и смирилась с потерей ребенка. Семья выдохнула немного – все это время девочка была на грани. Мама с бабушкой квохтали вокруг, как две наседки, окружив ее еще большей любовью и нежностью, старались выискивать ей интересные дела, подсовывали нужные книги, чтоб занять, чтоб мозгами отвлекаться на хорошее. Папа вспоминал эпизоды из своего детства, успокаивая по-своему, как только мог, обнадеживая и раз от раза смягчая остроту – то про уход отца и матери на фронт, то про его несладкую жизнь в детском приюте Даниловского монастыря, то про нового мужа мамы, про фамилию, которую вдруг с бухты-барахты поменяли парню в двенадцать лет – был Роберт Станиславович Петкевич, стал Роберт Иванович Крещенский. Как друзей терял, такое тоже было, как отца в самом конце войны убили…

– И прошло все это, Кукочка, растворилось со временем… горевал страшно, но продолжать-то жить надо было. А потом и война закончилась, и брат родился, и все как-то само собой успокоилось. Так и у тебя будет. Дай времени время, оно все по местам расставит. Такие события, как ни странно, кровь полируют и душу закаляют, люди и через такое должны пройти… – Роберт все курил и курил, независимо от того, когда и где они разговаривали – на кухне ли, в гостиной или в кабинете. Квартира была прокурена с пола до потолка, да и хозяева ее тоже, и пусть форточки постоянно открывались, никотиновый дух этот уже никак не выветривался, пропитав все вокруг – стены, мебель, книги, людей…

Так и учили девочку, успокаивали, оберегая, приучали ко взрослой, так отличающейся от той, детской, жизни.

Так вот, года через два после того события детей уже стало хотеться. Постепенно так, вроде как нехотя, подсознательно, между прочим. Катя стала замечать на улице мамаш с колясками, заглядывала внутрь, пытаясь увидеть, спит ли чадо, а потом долго провожала их взглядом, оборачиваясь, будто встретила кого-то знакомого. Детский крик ее совсем уже не раздражал, как раньше, наоборот, сердечко откликалось, екало, волновалось. Основные инстинкты ее были уже давно обострены, оно и понятно, сестренка родилась, когда Кате двенадцать было, и основная забота легла на ее детские худющие плечики. Она щеголяла сестричкой, словно модной обновкой, которой ни у кого на свете больше не было, и вывозила ее в свет всегда с такой ответственностью, словно малышке предстоял первый бал, не иначе. Катя украшала тогда коляску как могла – бантиками, ленточками, игрушечками – и гордо шла по двору, толкая перед собой свое сокровище. А когда позже приезжала на дачу в Переделкино, то ходила с ней в гости к Феликсам, которые с нескрываемым удовольствием ее тютюшкали, тем более что и их мальчишки были только чуть старше. Ну а Катерина вроде как хвасталась сестричкой, в охотку кормила-умывала ее, гуляла и даже сама таскала в соседнюю поликлинику, если в том была нужда. В общем, инстинкт начал потихоньку просыпаться и потягиваться, разминаясь. Но, кроме просыпающегося инстинкта, больше ничего не наблюдалось. Забеременеть у Кати не получалось. Дома старались из этого трагедии не делать.