Тут следовал долгий список всех живых и покойных родственников до седьмого колена. Ну и заключительный аккорд – была обязательно приложена характеристика, которую надо было добыть в трудовом коллективе, а за неимением оного в домовом комитете.
Наконец все было заполнено, тщательно проверено, вычитано, сложено в отдельные папочки, добытые в Секретариате Союза писателей, и торжественно сдано в ОВИР. Ну и после всего этого долгое – месяцами! – ожидание ответа. Дело это оформительское было муторное, не всегда перспективное, случались в ОВИРе и отказы, и часто случались, особенно если речь шла о капиталистической стране. Лидка на самом деле каждый раз не была до конца уверена, что разрешат, – она ж ехала не к родственнице, а просто к подруге, к которой и ездила всегда по приглашению. Жила подруга в Париже, звали ее Асей, и была она простой русской тетенькой, которая в свое время вышла замуж за французского коммуниста, приехавшего в Москву на какой-то съезд, и родила ему двух сыновей. Не сразу, конечно, родила, а постепенно. Француз стал впоследствии еще и романистом и заимел крепкие связи в Союзе советских писателей. А где связи – там и блага. Коммунист уже давным-давно умер, а вдова его теперь и сама стала по подобию покойного мужа коммунистом и писателем-мемуаристом и с полным правом отдыхала в советских писательских домах творчества, предпочитая из всех Юрмалу на Рижском взморье. Там Крещенские с ней и познакомились. Очень подружилась она с Лидкой, с которой выгуливали друг друга вечерами по бескрайнему песчаному пляжу, играли в карты, не обращая внимания на время, ездили в Ригу на рынок, обменивались интересными книгами, так и общаясь не один год. Ася Лидку не раз приглашала в гости: с радостью, говорит, приезжай, буду очень ждать. Лидка и собралась.
Алена с Робертом снова были в отъезде, но независимо от этого всегда просили держать их в курсе всех домашних подробностей. В виде писем, конечно.
Письмо от Кати родителям: