Подарок от Гумбольдта

– Дениза этого и добивалась… Каждый раз, когда ты уезжаешь, не оставив адреса, она говорит: «Как хочешь. О гибели девочек, может быть, из газет узнаешь!» Не устраивай трагедию, Чарли. Ничего с твоими девочками не случится. Получат свои рождественские подарки и букет развлечений. Уверена, мой Роджер тоже замечательно проведет время в Милуоки у деда с бабкой. Дети любят, когда они в кругу семьи.

– Надеюсь, с Роджером все в порядке. Я привязался к нему. Хороший мальчонка.

– Он к тебе тоже привязался.

– Так вот, Гумбольдт…

Лицо у Ренаты приняло такое выражение, словно она говорила: «Скажу, дорогой, напрямик».

– Это Гумбольдтово завещание – просто хохма из могилы. По твоим же словам, это, скорее, всего посмертная выходка. Совсем под конец свихнулся.

– Рената, милая, я читал книги по психиатрии. Мне известно мнение медиков о маниакально-депрессивном психозе. Но они не знали Гумбольдта. Поэт и благородная личность. Разве психиатры разбираются в красоте, истине, добре?

Не знаю, почему Рената завелась.

– Ты не говорил бы, какой Гумбольдт замечательный, если бы он не умер. У Коффритца по крайней мере была заинтересованность – он продает надгробия. Но ты-то чего ждал?

Я мысленно сформулировал ответ: «Посмотри на себя. Мужчины, которые были и есть в твоей жизни, – это мавзолейщик Коффритц, гробовщик Флонзейли и меланхолик Ситрин», – но прикусил язык.

– Знаешь, что ты делаешь? Воображаешь, будто общаешься с мертвыми, причем так, как не общался с ними, когда они были живы. Придумываешь отношения, несовместимые ни с ними, ни с тобой. Помню, однажды ты сказал, что некоторым людям смерть идет на пользу. Вероятно, имел в виду, что, когда умирают другие, ты от этого что-то выгадываешь.

Я задумался.

– Мне это тоже приходило в голову. Но мертвые живы, если живут в нашей памяти. Что бы ты ни говорила, я действительно любил Гумбольдта. Его баллады тронули меня до глубины души.

– Ты тогда молодой был, неопытный. Он и написал-то всего десять или пятнадцать стихотворений.

– Зато каких! Ты права, Гумбольдт писал мало, но даже одно стихотворение может сказать очень и очень многое. Его талант не развернулся в полную силу, и над этим стоит задуматься. Иные говорят, что в Америке только неудачники пользуются успехом у сограждан, а удачливые никого не интересуют. Может быть, именно в этом Гумбольдт и просчитался.

– Кстати, о согражданах – когда же они соизволят принести нам выпить?

– Наберись терпения, а я пока развлеку тебя… В связи с Гумбольдтом возникает несколько вопросов, и я хочу поделиться ими с тобой. Например, почему он так волновался по поводу и без повода? Поэт должен быть самодостаточен. Гертруда Стайн различала сущность и имя. У человека своя неповторимая сущность, а имя – нечто вроде этикетки, которую вешает общество. Твоя собачонка узнает тебя, и поэтому у тебя есть имя. Сущность же, напротив, безличная сила, которая бывает грозной. Это Томас Стернз Элиот сказал об Уильяме Блейке. Теннисон, к примеру, был погружен в свою среду, его покрывала накипь ложных мнений. А Блейк стоял особняком, открытый, обнаженный, и человека он видел обнаженным, насквозь. В нем не было ничего от «значительной личности», тем он и был грозен. Блейк был сущностью. Куда легче быть только именем. «Только имя» раскуривает сигарету, наливает себе выпить, ищет удобств и падко на земные радости, несмотря на которые его постоянно тянет прилечь, подремать. Так вот, с течением времени сущность у Гумбольдта слабела. Поэты должны мечтать, но мечтательность в Америке не котируется. Я много думал об этом и особенно о том, почему Гумбольдт страдал бессонницей, и пришел к выводу, что бессонница свидетельствует о могуществе человеческого мира со всеми его чудесами. Наш мир – интереснейшая штука. Деньги, наука, войны, политика, болезни, отчуждение, растерянность – все это поражает воображение. Мир живет под током высокого напряжения. Однажды прикоснувшись к проводу, став кем-то, узнаваемым именем, ты уже не можешь оторваться. Тебя ударило током. Ты в оцепенении… Хорошо, хорошо, я подытоживаю. Мир обладает неслыханной силой, за силой следует интерес. Откуда берется сила поэта и его интерес? Они возникают, когда он мечтает. Они возникают, потому что поэт – сам по себе, потому что в нем звучит голос, перекрывающий шумы общества, государств, режимов. Он интересен не своими выходками, не своей эксцентричностью или безумием, а тем, что способен отгородиться от мира и проникнуть в суть вещей… Не могу передать, как ужасно Гумбольдт выглядел, когда я в последний раз видел его.

– Да, ты говорил.

– Не могу отделаться от этого впечатления. Представляешь цвет воды в реках, протекающих в больших городах, – Ист-Ривере, Темзе, Сене? Лицо у него было такое же грязно-серое.