Подарок от Гумбольдта

Рената промолчала. Как правило, ее вполне устраивали собственные соображения, и мои рассуждения она воспринимала лишь как звуковой фон для мыслей о своем. А мысли эти, насколько мне известно, связаны с ее желанием стать миссис Чарлз Ситрин, женой лауреата Пулитцеровской премии. Но я плачу Ренате той же монетой: когда она говорит, я думаю о своем.

Наш «боинг» прорвал кучи облаков, на какой-то музыкальной ноте закончилась рискованная болтанка, и самолет вошел в спокойное светлое пространство. Я сидел, откинув голову на подушку сиденья, и когда принесли «Джек Дэниел», стал тянуть виски сквозь свои неровные пожелтевшие зубы, одновременно придерживая скрюченным пальцем кубики льда – их всегда кладут слишком много. Струйка спиртного приятно обожгла гортань и потом желудок. Меня постепенно охватывало чувство свободы. Рената права, прощай, Чикаго! Время от времени меня выносит в верхние слои бодрствования. Тогда я сворачиваю за угол, вижу раскинувшийся передо мной океан, и сердце мое переполняется счастьем: какой простор! Какая свобода! Приходит мысль, что не только я вижу даль, но и оттуда, из дальней дали видят меня, не какой-то обособленный объект, а заодно со всем окружением, со вселенской беспредельностью и синевой. Что делает в моем черепе с восьмидюймовым диаметром это море, этот воздух? (Не говорю уже о Солнце и галактиках, которые тоже там, в черепе.) В сердцевине того, что видит меня, должно быть некое пространство для целого, и это не-пространство – не пустое ничто, а ничто, готовое вместить все. Я с восторгом ощущал это вместилище ничего и всего. Потягивая виски, чувствуя, как растет во мне живительный жар, я испытал такое блаженство, которое не было ни блажью, ни безумством. Они не достали меня – Томчек, Пинскер, Дениза, Урбанович. Я благополучно сбежал от них. Не скажу, чтобы я знал, что делаю, но какое это имеет значение? В голове было пусто и чисто. Ни тени сожаления, раскаяния, тревоги. Я был с прелестной подругой. У нее полно секретов, она плетет сеть интриг, какая не снилась византийским придворным. Но так ли уж это плохо? Я – старый дуралей и волокита. Ну и что из того?

Перед отъездом из Чикаго у меня был продолжительный разговор с Джорджем Суиблом о Ренате. Мы с ним одного возраста и в одинаковом физическом состоянии. Джордж – на редкость добрый человек.

– Сматывай удочки, убирайся из города, – сказал он. – Садись в самолет, скинь ботинки, закажи выпивку, и катись оно все к той еще матери. А я позабочусь о твоих делах. Все будет в ажуре, не беспокойся. – Он уже продал мой «мерседес» за четыре тысячи. Пообещал найти покупателя на персидские ковры и вручил в качестве задатка еще четыре тысячи. Ковры, должно быть, стоят тысяч пятнадцать, не меньше, потому что страховая компания оценила их в десять. И хотя Джордж грел руки на ремонтно-строительных работах, его честность не подлежит сомнению. Человек с чистым сердцем, ни единой продажной клеточки.

Мы распили бутылку виски, и Джордж произнес прощальную речь относительно Ренаты. Речь была пронизана природной мудростью.

– Итак, дружище, ты уезжаешь с этой ослепительной красоткой. Она принадлежит к новому, жизнелюбивому поколению. Созрев физически, она еще не стала взрослой женщиной. Не отличит хрен от редьки. Мамаша у нее – зловредная старуха, настоящий морской черт. Я таких не жалую. Тебя она держит за старого сексуального маньяка. Совсем недавно ты был молодцом, у тебя было имя. Теперь немного сдал, посему надо спешить, поскорее выдать за тебя дочь. Отхватить от тебя кусочек-другой, прежде чем Дениза сожрет тебя целиком. Есть даже надежда заставить тебя работать, укрепить пошатнувшийся авторитет и снова делать много денег. Ты, конечно, для нее загадка, потому что таких, как ты, немного. Рената для нее – яблонька на ярмарке невест, выращенная научным методом, и она с дьявольским упорством старается сбыть ее с рук за приличную мзду, пока та в цвету.

Джордж разгорячился, вскочил на ноги – крупный, здоровый, розовощекий мужчина с орлиным, как у индейцев, носом и реденькими волосами, сбившимися на макушке в индейский пучок. Всякий раз, рассуждая в духе Философии Природы, он начинал кричать:

– Рената не обычная блядюшка! С ней стоит рискнуть. Очень может быть, что тебя будут унижать, заставят есть говно. Очень может быть, тебя оберут до нитки и бросят. Очень может быть, что ты заболеешь и некому будет подать тебе напиться, или тебя хватит удар, или тебе отрежет ногу. Зато заживешь полнокровной жизнью, снова почувствуешь себя настоящим мужчиной. У тебя хватит выдержки и воли. А я всегда буду рядом. Телеграфируй хоть с Северного полюса, и я примчусь, несмотря ни на что. Я полюбил тебя, когда ты был совсем молодым, и сейчас люблю, но по-другому. Ты уже тогда показал себя. Ты вряд ли отдавал себе отчет, что чертовски умен и умеешь делать карьеру. Слава Богу, тебе попалась эта молодая женщина, от которой можно впасть в горячку. Говоришь, сам не знаешь, что делаешь? Но в этом же самый смак!

– У тебя все выглядит слишком романтично.