Подгоряне

дедушки: мне самому не очень-то нравилось, когда девушки приходят к

потенциальным своим женихам с букетами цветов. Зная, что так просто от этой

гостьи не отделаешься, я вылез из своего убежища, взял из рук Сабины бумажку

и написал заявление на углу завалинки. Писал и удивлялся, что такая

отчаянная девица не отважилась попытать счастья на экзаменах в каком-нибудь

кишиневском высшем учебном заведении, а решила поступить в Каларашское

педагогическое училище. Помимо того, что это было все-таки училище, дающее

хоть и специальное, но все же среднее образование, а оно у Сабины уже было,

в Калараш добираться было сложнее, чем в Кишинев, куда по хорошей

асфальтированной дороге регулярно ходили автобусы. А ездить зимой студентам

приходится часто, чтобы пополнить свои продовольственные запасы, нагрузить

сумки салом, разными пышками, пирогами, банками с вареньем и повидлом. Я

указал Сабине на этот далеко не маловажный факт. Но она реагировала на это

нервно и ядовито-насмешливо:

- А что, без института не могу понравиться вам?

- Дело не в том, понравишься мне или не понравишься. А вот после

получения аттестата зрелости писать заявления надо бы самой, - ответил я

колкостью на колкость.

Допускаю, что Сабина использовала заявление,, как предлог, чтобы

заглянуть ко мне. Но ведь точно с такою же просьбой ко мне обращались многие

десятиклассники, юноши и девушки.

Что касается бумажной макулатуры, то в ней недостатка мы не испытываем.

Извержение всяческих бумаг по всякому поводу можно сравнить разве что с

вулканическим. Однако по-настоящему грамотных среди грамотных у нас не

густо. Дети едва ли не с первого класса переходят на иксы и игреки, а

окончив десять классов, не в состоянии самостоятельно написать простейший

документ, заполнить анкету, изложить внятно собственную биографию. Да что

там десятиклассники - далеко не все с высшим образованием умеют это делать!

Бегут за помощью к полуграмотному секретарю сельсовета: у того нет диплома,

зато есть хватка толково излагать мысль в официальных документах, в разного

рода заявлениях, анкетах, договорах, обязательствах, актах. Задумали парень

или девица поехать в город, чтобы научиться какому-либо ремеслу либо

выхлопотать какую-нибудь немудрящую справку - сейчас же бегут морочить

голову секретарю, а она у него и без того заморочена другими бумагами,

волнрю накатывающимися на множества районных инстанций.

Принесла вот цветы... А откуда она взяла, что за написание примитивного

заявленьица мне нужно преподносить цветы?! Черт знает что!..

Тут же вспомнил, что старшая сестра Сабины до замужества всегда носила

с собой цветы, обернутые платочком. Это были васильки, георгины, барч-хатцы,

чаще же всего - мята с ее одурманивающим запахом. Платок был под стать

цветам - нарядный, с шелковистой бахромой. Девушка старалась попасться мне

на глаза, потанцевать со мной. Танцуя, клала на мое плечо кулачок с зажатым

в нем платком с цветами. Когда это были не цветы, а мята, чуть привянувшая,

у меня кружилась голова. Дурманили и цветы васильков, и бархатки, и я потом

ходил как пьяный. Но старшей сестре Сабины и этого было мало. Выходя в

хоровод, она нарочно оставляла на лице немножко душистой,., мыльной пены,

чтобы кавалеры видели, что она умывается дорогим туалетным мылом, - об этом

уже было сказано. И пудрилась Сабинина сестрица так, что была похожа на

мельника. Словом, модничала как умела... Сабина, видать, пошла по ее стопам,

заявилась к нам с букетиком цветов. Известное дело: яблоко от яблони

недалеко падает...

Мне бы, пожалуй, не следовало сердиться на Сабину. Не сердился же я на

ее сестру, когда часто видел ее возле дедушкиного колодца. Не только, не

сердился, а выходил к ней, чтобы обмолвиться ничего не значащими словами.

Болтали потихоньку, пока она наполняла свои ведра. Иной раз она загадочно

улыбалась мне, будто между нами существовала какая-то тайна. А никакой тайны

не было! Глупые и неловкие, мы ничего не сделали, чтобы она была, тайна!..

Нет, глупым был лишь я один, потому что не мог понять скрытого смысла ее

загадочной улыбки. А она?.. Что ж, не всякая даже самая смелая девушка

отважится сделать первый шаг. Он остается за мужчиной, за парнем. А я был и,

кажется, остался непонятливым дурнем, за то теперь и расплачиваюсь

одиночеством...

Пришла как-то к нам мамина племянница, дочка тетки Анисьи, моя, значит,

двоюродная сестра. Отозвала меня в сторонку, шепчет: "Заходи к нам. Скажу

тебе что-то". И я пошел. С той поры, как погиб Андрей, я часто приходил к

тетушке Анисье, чтобы помочь ей в делах, требующих мужских рук: подправить

ли крышу свежими снопами камыша, скосить ли пшеницу, которую мне же

приходилось сторожить по ночам, поскольку тетушкино поле находилось в

отдалении: мужики из соседнего села, зная, что эта полоска принадлежит

вдове, потихоньку потаскивали у нее из крестцов снопики пшеницы и ржи.