Подгоряне

Случалось, помогал маминой сестре и сеять озимую пшеницу. Взрослые дочери

тетушки умели пахать и боронить, но сев мать им не доверяла, считая, что

мужик сделает это лучше.

Так что я не удивился, когда двоюродная сестра Фенуца позвала меня к

себе. Только не нравились мне ее лисьи повадки, да и внешность была далекой

от того, чтобы полюбоваться ею. Был у этой тетки нос длиною в дышло, и

все-таки его обладательница выпендривалась, словно какая-нибудь фрейлина с

царского двора. Приглашая меня, она делала это с какими-то дьявольскими

ужимками, но я не придал им решительно никакого значения. Словом, пришел к

ним домой и удивился тому, что двор был пуст, на всех дверях избы и сараев

висели замки, а за стеклом окон виднелось множество горшков и бутылок. Тетя

Анисья ужасно боялась воров, и, когда уходила из дому, она не только

запирала все двери, но и ставила на подоконники массу горшков, кувшинов,

фляг с молоком и без молока - выставляла как бы напоказ всю домашнюю посуду

и утварь. Расчет у тетушки был простой: полезет воришка через окно в избу,

наделает такого шуму, что сразу же либо убежит с испугу, либо его прихватят

на месте преступления. Дедушка поругивал дочь за такие оборонительные

сооружения, но ему скоро надоело это занятие, и он махнул рукой: пускай

делает, как ей заблагорассудится!

Все это так. Но зачем же покликала меня на свое подворье двоюродная

сестрица? Остановившись посреди двора, я даже выругался с досады. Не успел и

подумать обо всем как следует, как увидел бегущую от калитки старшую сестру

Сабины. Она плакала, а в руке все-таки держала букетик цветов, завернутый в

нарядный платочек. Звали ее Наталицей, это была одна из дочерей несчастного

Кибиря.

- Что случилось, Наталица? Отчего ты плачешь?

- Я люблю тебя, Тоадер!..

- ?!

- Солнышко ты мое!

- Ну и люби на здоровье.

- Ой, что же мне делать?.. Я ведь обещалась ждать Феодорике, сына мош

Саши Кинезу... Ждать, пока не вернется с войны!.. А сейчас он в госпитале...

- Обещалась, так и жди!.. Почему же не ждешь?..

- Ох, боже!.. Что мне делать?!

Мимо двора проходили люди, а она ревела и ревела. Мучает в руках

букетик и плачет. Попробовал утешить ее ласковыми словами, похвалил за

верность, которую она хранит одному из сыновей мош Саши. Чтобы избавиться от

прилипчивых глаз прохожих, вывел Наталицу в огород тетеньки Анисьи с его

бесчисленными запущенными кустами крыжовника, смородины и малины. Заглянув

сюда, любой сейчас же узнал бы, что огородишко этот принадлежит вдове.

Искренность и порывистость, с которыми призналась девушка в любви, не

могла не взволновать и меня. И я говорил ей какие-то нежные, мало, впрочем,

связанные между собой слова, а в душе проклинал двоюродную сестру, которая

подстроила мне это свидание со своей подружкой. Говоря всякие нежности, я

все-таки увещевал Наталицу, чтобы она оставалась до конца верной своему

слову относительно Феодорике. Но девушка не слушала, твердила как безумная

одно и то же:

- Да я же люблю только тебя одного!..

- Ну... пожалуйста... люби!.. Я не могу запретить ..

- Но я же дала слово Феодорике?!

Опять двадцать пять, как сказали бы в народе... Что бы ни делал, куда б

ни пошел, непременно попаду в какую-нибудь историю. Твердит, глупая, что

любит меня, но и не может нарушить данного Феодорике слова. Да и легко ли

его нарушить! Ведь она поклялась парню, когда, провожая на фронт, повязывала

его полотенцем, поклялась быть верной ему до гробовой доски. Война

кончилась, а Феодорике все не возвращался. Мотался, бедняга, по госпиталям

после тяжелейшего ранения. А Наталица ждала и ждала. Ждала, а любила,

оказывается, другого. Но что ему-то делать, этому другому, которым был я?

Получается по лукавой пословице: "Эй, Тоадер, ты любишь девушек?" -

"Люблю". - "А они тебя?" - "И я их!" Я мог, конечно, говорить Наталице

ласковые слова, даже прижимать ее трясущееся от рыданий плечо к своему

плечу, но был к ней совершеннейшим образом равнодушен. И об этом ее

неожиданном признании на тетушкином подворье вспомнил много лет спустя. А в

ту пору любил другую девушку. И как бы просторно ни было человеческое

сердце, оно не может поместить в себе сразу две любви...

Теперь Наталица стала моей соседкой. Вышла-таки замуж за "мизинчика"

мош Саши Кинезу. В эти тоскливые для меня дни я часто видел ее. То она

приходила к дедушкиному колодцу за водой, то бегала перед нашим домом за

теленком, "отбивая" его от коровы, чтоб не выдаивал ее, то развешивала белье

на своем дворе и украдкой поглядывала на меня через перегородку, то судачила

возле калитки с другими женщинами. Она сделалась еще красивее, чем до

замужества. Встречаясь, я сухо здоровался, иной раз и разговаривал с нею,

понимал, что так и должно было быть. И все-таки чувствовал, что на сердце

ложится томительная боль, вызванная воспоминанием о давней встрече с

прелестным этим существом на тетушкином огороде. Я хотел бы забыть, но

такое, видно, не забывается...