Подгоряне

я заметил новшество: мама ставила перед каждым из нас тарелки с

металлической ложкой, вилкой и ножом. Лишь дедушка оставался со своей

глиняной миской и деревянной ложкой. Честно говоря, я завидовал ему: хлебая

щи, старик не обжигался, как мы, и управлялся с ужином быстрее всех. А мы

подолгу дули на ложки, мысленно поругивая мать за барские штучки. Но что

поделаешь? Мать была полною хозяйкой за столом. Отец сохранил за собой лишь

власть над хлебом, с удивительной легкостью разрезая его на ровные ломтики.

Мама прямо-таки расцветала, видя всю свою семью в сборе. Было маме чему

радоваться: Никэ закончил институт, я вернулся домой после долгих лет

отсутствия. Дедушка хоть и не спал в нашем доме, но под грушу к обеденному

столу выходил, а это уже с его стороны была немалая уступка дочери. Похоже

на то, что он считал это место под грушей вроде нейтральной полосы, куда не

возбранялось входить любому человеку. К тому же и грушу-то эту посадил

когда-то он сам. Я не видел, чтобы дедушка когда-нибудь ел груши, но яблоки

ел, притом самые что ни на есть кислющие. Ел с ножичка аккуратными

ломтиками, жевал одно яблоко добрый час. Иногда выходил под эту же грушу

поспать, расположившись на широкой плетеной лавке, покрытой сенцом. Но к

плодам дерева не прикасался. Даже тогда, когда переспелые груши падали ему

чуть ли не в рот.

Но, повторяю, за стол под грушей выходил с видимым удовольствием.

Приносил в карманах стручки презлющего сухого перца, который висел у него

под стрехой, разламывал его в жестких крючковатых пальцах, насыпал в борщ и

молча приступал к еде. Пот вытирал всегда одним и тем же красным платком,

сделанным из наволочки. От непомерно большой порции перца борщ в дедушкиной

миске обретал кроваво-красный цвет. Странно, что он не обжигал ни губ, ни

внутренностей этого железного старца. Порою видно было, что и ему хотелось

бы вступить в беседу, вставить свое словцо, но он боялся, что в таком разе

стручковое семечко может попасть в дыхательное горло и он поперхнется.

Кажется, молчал он еще потому, что решительно не понимал, о чем толковали

зять и внук.

Между тем отец с восхищением рассказывал о садах на берегу Днестра. Его

удивляла густота высаженных там деревьев. Восторгался он и тем, как

поливались эти сады. Ирригационные трубы были подняты там высоко над кронами

деревьев, и над каждым деревом был свой "душ". Трубы висели в воздухе как

туго натянутые струны гигантских флейт. Целые километры флейт! Кто-то на

командном пункте нажимал кнопку, и "персональные" души начинали орошение.

Получалась двойная выгода: экономилась вода и не заболачивалась почва под

деревьями сада.

У Никэ на этот счет была своя теория, почерпнутая в институте из книг и

брошюр. Он утверждал, что самый эффективный полив получается там, где трубы

закопаны в землю. Техника может манипулировать над этими трубами так же

легко, как если бы они были подняты над землей, с той, однако, разницей, что

вода, вытекающая из отверстий труб, целиком остается в почве, не испаряется

в воздухе. Испарение воды из подвешенных труб создает питательную среду для

размножения многих садовых вредителей как раз в момент цветения и

распускания листьев.

Говорил Никэ и о недостаточно качественном выпуске ирригационных труб,

и о многом другом, связанном с проблемой промышленного садоводства. В голове

брата вызревали идеи прямо-таки фантастические. Он утверждал, например, что

яблони в промышленных садах должны стоять одна к другой почти вплотную, как,

скажем, кукуруза. И жить такое деревце должно лишь один сезон, так же точно,

как и кукуруза, и убираться тоже специальным комбайном. Идет такой комбайн

по грядкам, срезает ветви, плоды калибрует и развозит по бункерам. Для Никэ

пальметтные, карликовые сады были уже пройденным этапом. В мечтах своих он

уже видел яблони, которые можно было бы косить, как пшеницу. Мама с ее

беспредельным терпением деревенской женщины внимательно выслушивала

фантастические рассуждения младшего сына и время от времени спускала его с

космических высот на землю:

- Но ты, сынок, скажи мне... урожай-то будет от твоих садов? От этих

карликов?..

Для мамы все низкорослые садовые деревца были карликовыми.

- А как же! - живо отвечал Никэ. - Дадут они урожай, да еще какой!

- Дадут, мать! - подавал свой голос отец. - Глянь на Анику, жену

Василе Суфлецелу, пигалица, крохотуля... А разве не она наплодила ему полную

избу байстручат?! Аль ты забыла, что в прошлом году Никэ в своем совхозе

снимал яблоки аж до рождества?.. И сынку нашему очень было бы кстати вывести

сорта, плоды которых не замерзали бы на ветках. Пустишь по яблоням комбайн

. - и все бу-дег в порядке!..

- Да перестаньте вы спорить! - говорила мама. - У нас и земли-то нет

для такого сада. Всю отдали под виноградники.

Но Никэ уже закусил удила. Задетый за живое, он перешел в решительную

контратаку. Кто бы говорил, а отец должен был бы помалкивать. Где он заложил