Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой

А что же все-таки было в эти два месяца? Ответ прост - был граф Александр Лардерель.

Помните, тот молодой распутник, уже встреченный ею однажды в Неаполе? Сын

французского графа и итальянской княжны, родственник Боргезе и Альдобрандини, через

свою сестру и свойственник короля Виктора-Эммануила II, постоянный герой светской

хроники, развратник и пьяница. Куда же он делся? А туда же, куда и все остальные. Канул

в Лету. Ее маме эта история, как и многие другие, не нравится. Сначала, понимаете ли, нравилась, когда хотела дочь выдать замуж, а потом, когда все закончилась фиаско, нравиться перестала. К тому же образ разрушает, ангела с пьедестала низводит.

Но странная штука история, извлекает многих из небытия, казалось бы навсегда

похороненных.

На следующий день после приезда, мадам Башкирцева, ее дочь и Дина, облачившись в

черные накидки с капюшонами, в черных масках, скрывающих лицо, отправляются на

карнавал, ради которого они и прибыли в Неаполь. На каретах никуда не проехать, можно

пройти только пешком. По улицам могут двигаться только украшенные колесницы. Крики, возгласы, вопли, переходящие в какой-то единообразный вой. От шума закладывает уши.

- Это что? - интересуется Мария у проводника, знакомого еще по прежнему приезду

аристократа Альматуру.

- Да ничего, это неаполитанский народ.

- И всегда так бывает?

- Всегда.

В этот день бросают coriandoli. Это итальянское слово в дореволюционном издании

ошибочно переведено, как конфекты с известью или с мукой. Конфектами назывались в то

время конфеты. Хороши же конфеты с известью! На самом деле coriandoli - это конфетти, мелкие разноцветные шарики на муке или извести, которые бросают в толпу. “Кто не

видел, тот не может себе представить эти тысячи протянутых рук, черных и худых, эти

лохмотья, эти великолепные колесницы, эти движущиеся руки, эти пальцы, беглости

которых позавидовал бы сам Лист”. ( Запись от 11 февраля 1877 года.)

На карнавалах и празднествах в те времена и до окончания 19 века происходили баталии

конфетти и серпантина. Пришедшие из Италии и Испании, подобные праздники

постепенно захватывают всю Европу. Вот как описывает русский художник Александр

Бенуа Mardi Gras (масленичный карнавал - франц.) 1897 года в Париже в своей книге

“Мои воспоминания”:

“ Основой же программы фестиваля была баталия конфетти и серпантинов. То и другое с

тех пор утратило всякую прелесть и превратилось в нечто избитое... но тогда это было

ново, и самая эта новизна, отвечая расположению парижан всецело отдаваться всякой

забаве, превращая толпу в массу каких-то одержимых и бесноватых. Описать все это

трудно, но достаточно будет указать на то, что к четырем часам все бульвары, включая

бульвар де Севастополь, были до того густо засыпаны пестрыми бумажками, что по ним

ходили, как по сплошному мягкому, густому ковру. И ковер этот покрывал не только

тротуары, но и срединное шоссе, по которому движение экипажей было на несколько

часов прервано. В свою очередь и деревья были сплошь опутаны и оплетены бумажными

лентами-змейками, местами перекинутыми с одной стороны улицы на другую, образуя

своего рода сень, что одно придавало парижскому пейзажу какой-то ирреальный вид.

Я наслаждался чрезвычайно, но мое наслаждение было ничтожным в сравнении с тем

боевым упоением, которое овладевало моей женой: я просто не узнавал ее, я никогда не

предполагал, что в ней может проснуться такая якобы “вакхическая” ярость. Целыми

фунтами покупали мы у разносчиков мешки с цветными конфетти, но не успевала моя Атя

получить такой мешок на руки, как он уже оказывался пустым, и приходилось покупать

новый. Есть что-то соблазнительное в том, чтобы сразиться с людьми, совершенно

незнакомыми, и “влепить им в физиономию” целую охапку таких бумажек, да еще

норовить, чтобы они попали им в рот”.

На подобном, только неаполитанском карнавале, Мария флиртует с графом Лардерелем, которого она засекла еще утром в гостинице и чтобы проверить, он это или не он, якобы

случайно ошиблась дверью, войдя к нему номер. Она старательно делает себе английский

акцент в итальянской речи.

Сделаем здесь одно маленькое отступление, которое я давно хотел сделать. Напомним, что

Муся хорошо знала разговорный русский, английский, итальянский языки, читала по

латыни, а уж французский был просто ее родным языком, она на нем думала, говорила, писала; писала, правда, с ошибками. Русские вообще в те годы славились в Европе

знанием иностранных языков. Это была самая образованная нация в мире. Нелишне

процитировать здесь князя Сергея Волконского, писавшего в своих воспоминаниях

примерно об этих годах:

“Его жена ( живописца Марианечи - авт.) была черная, вострая тосканка, очень некрасивая

и очень говорливая. Я ездил к ним в деревню, на виллу Муджелло. От нее в первый раз

услышал я фразу, которая впоследствии мне уши прозвонила. Когда зашла речь о том, что

русские хорошо говорят на иностранных языках, она сказала: “ La loro lingua e tanto difficile, che poi tutte le altre lor sembrano fasili. Ecco...” (Их язык так труден, что после него