Не известно может быть то, что Великий Государь всякое такого рода учреждение не прежде издавал, как испытав прежде собственным опытом, возможно ли исполнить оное? Итак, когда учредил он помянутые солдатам пайки: то, прежде нежели издал о сем закон, захотел испытать собою же собственно, может ли солдат быть пайком тем сыт? Для сего, так как и в показанном нежном возрасте своем принял паки на себя в строгой точности всю солдатскую службу; и целый месяц, служа с ними наряду, довольствовался определенным солдату пайком, ничего к нему другого не прибавляя. По таковомь испытании Великий Государь вступив паки, так сказать, в права свои, сказал окружавшим его: Слава Богу, теперь я уверился достоверно, что определенный паек, солдату к его безнужному продовольствию доволен. Ибо, примолвил Государь, когда я, по возрасту и силам моим, большее количество требую пищи к своему насыщению, нежели многие из солдат моих: то конечно уже каждой из них будет совершенно сыт.
Черта, отличающая его от всех великих полководцев и законодателей! Достоверность сего происшествия не сомнительна потому, что повествовавший о сем, сам имел счастие служить при великом государе, в гвардии его капишаном, и быть с ним во многих походах, и что сие тогда было известно всем, и рассказываемо как дело, не подверженное ни малому сомнению.[158]
20. Монарх выпрашивает у одного купца сына, обещает сдедать его счастливым, но сын сей под Нарвою пропадает без вести, и отец подает на государя ему же о том челобитную
Великий государь, отправясь из Москвы в 1700 году под Нарву, имел на пути своем квартиру одного посадскаго, и увидел сына его, молодца видного, лет восемнадцати, который так ему понравился, что он пожелал иметь его в гвардии своей: однако ж он хотел, чтоб на шо согласился и отец его. Он предложил о том ему, обещая доставить сыну его счастие; купец представляет монарху, что он один только у него и есть, и которой в промысле его великою ему служит помощью, и ддя того просил не отлучать сына от него. «Ты не разумеешь своей и сыновней пользы, – ответствует Государь; – я его полюбил, следовательно можешь и ты надежно положиться во всем на меня; притом же ты не на веки расстанешься с ним; но получишь его обратно, и уже офицером, а может быть увиДишь и при такой должности, что благодарным ко мне останешься навсегда; и так не противься, друг мой, примолвил великодушный Государь. Нельзя было не уступить столь убедительной просьбе самодержца, могшего и безь того взять его. И пиак Мрнархь взяль его сына с собою, записал его в Преображенский полк, и отдал его как бы на руки генералу Вейду.
Но как известно, в отсутствие монаршее из-под Нарвы, армия Российская быда разбита; то и сей молодец пропал без вести.
Несчастный отец, пораженный потерей своего сына, в котором одном только и полагал он всё своё утешение, впал в несказанную горесть, отстал от промысла своего и непрестанно оплакивая его, пришел в великой упадок и скудость, наконец, по прошествии одиннадцати лет, получил он письмо из Стокгольма, от князя Якова Федоровича Долгорукого, бывшего, там в полку, что сын его жив и находится с ними в полку же. Обрадованный сим отец утешается надеждою видеть его; и узнав, что Монарх прибыл в Петербург поехал туда и написал челобитную на полковника Преображенского полка Петра Михаиловича, т. е. на Государя, в которой прописал, с каким обнадеживанием полковник сей взял у него сына его, которого он лишася, впал, в крайнюю печаль, и от того отстал от промысла своего и пришел в скудость; а как наконец извещен он, что сын его жив и находится в Швеции в плену, то и просит, выкупя его, возвратить ему, и за убытки понесенные им, прописав именно сколько их, наградить его, и проч.
Сию челобитную подает он Государю, бывшему тогда на Адмиралтейских работах, и просит учинить ему справедливое удовлетворение в обиде. Монарх, не принимая просьбы, говорит ему: старик, ты знаешь, что есть на то учрежденные места, и должен ты подать свою челобитную в то из них, куда она по содержанию своему следует, а меня не беспокоить; ты должен ведать, что самому мне во всякое дело входить за множеством дел государственных не можно; но старец ответствует: ведаю, Государь, всё сие, и знаю указы твои, чтоб самому тебе не подавать челобитен; но дело, о котором я прошу, такого рода, что челобитной моей не примет никакое судебное место, ибо ответчик никому не подсуден.
Удивленный Государь спросил: «Да кто ж бы он был такой?» «Ты сам, надежда Государь, и на тебя-то престарелый и удрученный печалью старец бьёт челом». При сем старик залился слезами, напомнил ему о сыне своем, с каким обнадеживанием он его выпросил у него; что потеря сия ввергла его в смертную печаль, от которой отстал он от промыслов своих и совсем разорился.