Подмена

— Сожаление — одна из главных составляющих жизни, — шептала Госпожа. — Ты уже пожалел о своем бахвальстве? — Она впивалась все глубже, раздирая рану. — А ведь я могу делать это до самого конца. Я могу разорвать тебя на части, вырвать твои внутренности, пока от тебя не останется ничего, кроме крика.

Я нашарил фруктовый нож, вытащил его из полотенца.

— Нет. Не дождешься.

— Ах, как ты очаровательно наивен! Как мило, что ты до сих пор считаешь себя сильным…

Нет, я не был сильным. Я не корчил из себя героя и не пытался демонстрировать свою храбрость, просто голос Госпожи был настолько равнодушным и надменным, что мне не было страшно. Если что и пугало меня, так это онемение в руках и невозможность сосредоточиться.

Я крепче сжал рукоять ножа, молясь, чтобы пальцы не подвели. Потом рывком вытащил руку из кармана и по рукоять вогнал лезвие в плечо Госпожи.

На мгновение она застыла, хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Потом качнулась в сторону и стала заваливаться на спину. И, наконец, тяжело, с громким плеском, рухнула в стоячую воду.

А я пополз к двери, на воздух.

Первое, что я увидел, было небо — широкое и вращающееся. Было пасмурно, но тучи слегка рассеялись, так что в просветы показались россыпи звезд. А еще там была Тэйт, она обнимала меня и целовала, а я обессилено лежал в грязи и целовал ее в ответ.

Темный след расплывался по рукаву ее куртки в том месте, где я ухватился за нее.

Потом я взялся здоровой рукой за плечо Тэйт и попытался сесть. Если бы она меня не поймала, я бы снова упал.

Голова кружилась, меня колотила дрожь, я потерял чуть ли не половину крови, но был жив. Я дрожал всем телом, а Тэйт обнимала меня.

Мы сидели в грязи, обнимая друг друга, когда Морриган просеменила к склепу и поднялась по ступенькам туда, где Госпожа лежала на спине, глядя в беззвездное мраморное небо.

Морриган с любопытством посмотрела на торчавший из нее фруктовый нож. Ее лицо приняло задумчивое, почти исследовательское выражение.

— Ты ранена, — сказала она, наклоняясь, чтобы осмотреть плечо Госпожи. — Ты исцелишься? Больно?

— Уродина, — прошипела Госпожа. — Чудовище, мерзкая тварь!

— Нет, — ответила Морриган, гладя ее по лбу. — Нет, дорогая, это не я. Это ты такая.

Синюшные девицы перешептывались и пересмеивались своим жутковатыми, пронзительными смешками, в то время как Госпожа кашляла и корчилась на камнях, обливаясь кровью.

Морриган опустилась на колени рядом с ней. Она потрогала рукоятку ножа, пробежала пальчиками вокруг места, куда вонзилось лезвие. В другой руке она держала сломанные когти Кромсателя. Они дымились в ее кулачке, распространяя гнилостный запах, от которого тошнота подкатывала к горлу, но Морриган, похоже, ничего не замечала.

Госпожа лежала у ее ног, глядя вверх черными испуганными глазами. Губы у нее были холодные и смертельно-синие.

— Как ты смеешь так разговаривать со мной, грязное маленькое чудовище? — прохрипела она.

Морриган улыбнулась, показав все свои зазубренные зубы.

— Сейчас ты просто безобразная вампириха, твой подручный сбежал, а значит, я могу говорить с тобой так, как хочу!

— Непочтительная тварь, ты будешь наказана! Я велю тебя пороть до тех пор, пока ты не станешь молить о пощаде!

Но Морриган только головой покачала.

— Нет, не велишь! Тебе больше некем повелевать!

Она посмотрела на коготь, лежавший у нее на ладошке. Потом с пугающей аккуратностью вогнала его в шею Госпожи. Острый конец когтя с легкостью проткнул ее кожу и вошел внутрь.

Госпожа схватилась обеими руками за горло и завизжала в верхушки голых деревьев.

Морриган выпрямилась, но оставила коготь там, где он был.

Тем временем синюшные девицы потихоньку сжимали кольцо. Помощники Госпожи не стали ждать, когда их обступит скалящаяся, зубастая и червивая толпа. Они дали деру, бросив валявшуюся в грязи Госпожу. Ее вопли становились все тише и все жалобнее, а Морриган молча смотрела на нее, и в ее взгляде было нечто, похожее на удовлетворение.

Я подумал, что, возможно, она мечтала об этом так же давно и так же страстно, как Госпожа мечтала напиться крови себе подобного.

Но когда Морриган повернулась ко мне, то не посмела поднять глаз.

— Прости, — пробормотала она, глядя в землю. — Я не чудовище, я хорошая. Знаешь, ведь я — любовь. — Она разразилась тихими, всхлипывающими рыданиями. — Я не из тех, кто точит зуб и держит обиду. Я должна быть великодушной!

Она бросилась туда, где я лежал в объятиях Тэйт.

— Скажи, ты прощаешь меня?

Тэйт обняла меня и попробовала приподнять. Я неуклюже завалился набок, положив голову ей на плечо.

— За что?

— За то, что я была такой уродской и злобной!

— Я тебя прощаю, — сказал я, хотя эти слова казались мне совершенно ненужными и бессмысленными. Ее зубы меня больше нисколько не волновали, и если мне и было за что прощать ее, то только за отметины на руках Эммы.

Маленькая розовая принцесса, приплясывая, бежала к нам через кладбище, размахивая своей волшебной палочкой и таща за руку Росуэлла.