Подмена

Грегордиан не выглядел хоть сколько-то сердитым, скорее даже наоборот — довольным, пристально глядя вниз, туда, где соприкасались наши тела. Его дыхание снова ускорялось, рот чуть кривился в порочной ухмылке, и, кажется, единственное, что его волновало — это перспектива снова меня поиметь. И это сбивало с толку, вот только размышлять я сейчас не могла совершенно.

— Думаешь, я не справлюсь? — мужчина двинулся подо мной, располагая твердый, как камень, член прямо между моими складками, и я едва не закричала. После прошлого раза я была влажной и дико чувствительной, и даже это мимолетное воздействие мгновенно отправило меня по новой грешной восходящей спирали. Каждая мощная пульсация в его стволе посылала волны нарастающей внутренней дрожи и сокращений внизу моего живота.

Как, во имя всех проклятых богов, может простой контакт тел ощущаться так бесконечно восхитительно и окончательно? Как нечто, к чему ни прибавить, ни убавить! Невыносимый апофеоз всего, что только может дать соприкосновение одной жаждущей плоти к другой, настолько интенсивный, что — еще немного — и стало бы убийственной чрезмерностью. Каждая клетка будто пела свою собственную песню удовольствия, теряясь в общем хоре, и по венам вместо крови щедрым потоком лилось наслаждение. А ведь мы еще даже ни разу не шевельнулись! И лишь там, в глубине души все болело и надрывалось в безнадежном плаче о том, чего никогда не будет. Но я своей боли не покажу этому жестокому мужчине, скрою ее за пеленой вожделения в глазах, за развратной усмешкой. Как жаль, что от себя эту муку не спрятать, но можно заглушить, отказаться слышать. Пусть не на всегда, лишь на время. Здесь и сейчас существует лишь наша плоть и ее потребности.

— Я еще не наелась, — наклонившись, оставила укус на нижней губе деспота, и он ответил грубым стоном и резким толчком бедер, оторвавшим мои колени от опоры. Задохнувшись, я выгнулась, усиливая давление и чувствуя, как обжигающее тепло стремительно оплетает мое тело, словно живые шелковые ленты, устремляясь от лона к голове.

— Я тоже еще голоден, — проворчал деспот, сжимая мою грудь, заставляя всхлипывать от сладкой пытки. — И у нас достаточно времени для насыщения.

Насыщение, да, вот что это, подумала я, принимая Грегордиана в свое тело. Ни чувств, ни эмоций, ни возвышенности, ни надежды на что-то большее. Примитивный акт, питающий нашу темную изначальную потребность и призванный дать выход взаимной агрессии. Пусть так!

— Быстрее! — теперь он требовал скорости, рыча и насаживая меня на себя и жестко толкаясь навстречу. — Сейчас! Сейчас же!

И я, как и прежде, подчиняюсь этому властному приказу, отпуская тело в полет за собственным оглушительным оргазмом. А потом получаю щедрую добавку кайфа, наблюдая из-под ресниц, как выгибает и трясет Грегордиана.

Мы не ласкали друг друга — терзали, кажется, бесконечное количество времени. Истощали и выжимали досуха снова и снова. Но проклятое насыщение никак не приходило. Казалось, чем больше мы за ним гнались, тем больший голод испытывали.

— Хватит! — прорычал наконец Грегордиан, содрогаясь надо мной в очередной раз. И по тому, как исказилось его лицо, я поняла, что приказывает он не мне — себе. Мрачное и даже почти злорадное торжество вспыхнула внутри.

— Сдаешься, деспот? — понимаю, чем рискую, дразня этого зверя, но разум уже совершенно им опьянен и безнадежно отравлен необузданным к нему вожделением. Для страха или чувства самосохранения сейчас в нем нет места.

— Ты завтра ноги переставлять не сможешь! — огрызается Грегордиан и резко переворачивает меня на бок, прижимаясь сзади. Не обнимает — скорее уж обездвиживает, сковывая кольцом рук как тяжелыми кандалами. — Придем домой, и я покажу тебе, что быстрее ты подо мной умрешь, чем я сдамся! Каждую ночь будешь вопить, прося пощады! А теперь спи!

Как ни странно, мои глаза начинают слипаться почти мгновенно, будто повинуясь его приказу.

— Чего ты хочешь? — я даже не сразу понимаю, что он обращается ко мне.

— Что?

— Ты щедро ублажила мое тело. Чего ты хочешь? — повторяет Грегордиан. — Подарок, одежду, украшение. Я дам тебе это дома.

Ублажила тело. Ну, а что это, по-твоему, было, Аня? Я вспомнила ожерелье, оставленное на моей подушке. Очевидно, здесь так принято. Хороший секс должен вознаграждаться. В принципе, не так уж и отличается от нашего мира, если подумать. Испытываю секундное искушение напомнить деспоту, что он спрашивает о желании у той, кого считает вещью, и не наплевать ли ему, собственно. Но вовремя прикусываю язык.

— Подари мне свободу, — хрипло бормочу, не открывая глаз.

— Нет. Никогда, — он не повышает голос, не злится даже. Просто озвучивает факт.

— Тогда имя. Я хочу свое имя.

— Нет, — другого я и не ожидала.

Напоминания о том, кто я для Грегордиана, ему не нужны. С памятью у него все прекрасно.

— Я дам тебе новое имя, если уж тебе оно так нужно, — говорит он тихо, так что я еле могу расслышать.

Должна ли я его поблагодарить? Мысли вдруг спутываются, и я отключаюсь почти мгновенно.

Глава 41