Подметный манифест

- Иван Иваныч! - заорал обер-полицмейстер, а глотка у него при нужде была мощная, недаром столько лет школил молодых солдат на полковом плацу. - Стой, Иван Иваныч!

Каин обернулся. Архаров махал ему рукой. Старый маз неторопливо пошел обратно к полицейской конторе, всем видом показывая: не приказу подчиняется, а лишь своему хотению.

Когда он подошел, Архаров заговорил уже обыкновенным голосом:

- Куда теперь, Иван Иваныч? - спросил он. - Ведь оставаться, поди, не хочешь?

- Не хочу, - согласился Каин.

- В последний раз, выходит, видимся?

- Выходит, так.

- А ну, крестись!

- Вот те крест, - и Каин наложил на себя скорое, не больно проникнутое святостью, однако имеющее силу крестное знамение.

Архаров усмехнулся - вот теперь-то и следовало нанести последний, победительный удар.

- А коли так - забирай, Иван Иваныч, своих дружков. Думаешь, я не знаю, зачем ты пленников брал и на кого их обменять думал? Забирай, Бог с тобой! Мне они тут не надобны.

Архаров посторонился, и из дверей вышли гуськом Камчатка, Мохнатый, дед Кукша, Бабай, Еж, Бухарник.

Шли старики, уже мало на что пригодные, шли шуры и мазы давнего времени, желавшие одного - достать припрятанные денежки и жить потихоньку на покое, замаливая грехи и балуя пряничками чужих внучат. Который прихрамывал, который охал, держась за поясницу - в Шварцевом хозяйстве было сыро, особливо в нижнем подвале, да и спать горемыкам пришлось отнюдь не на пуховиках. Огромного Камчатку аж пополам сложило. Один лишь дед Кукша был бодр, хотя и угрюм.

Последним с крыльца спустился Шварц - и вместе с былыми шурами и мазами оказался рядом с Каином.

- Всех, всех забирай, - повторил Архаров. - Деда Кукшу я бы и оставил, да пусть сам решает. Ну, по-честному ли я с тобой обошелся?

Каин усмехнулся.

- Кто ж тебя, талыгайко, таково налузнил?

- Да бас и налузнил, - и Архаров произнес наконец слова, на которых держался все эти дни, как повисший над пропастью держится на одном персте, пока ногами не нашарит трещину или выступ: - Потому что они - крысы, а я - кот. Э?

Каин вздохнул и покачал головой.

Архаров стоял на крыльце один - да и не нужна была ему свита, чтобы старый маз почувствовал его силу, почувствовал не в словесном поединке и даже не в кулачном, а в веселом бесстрашии, о котором, глядя на обер-полицмейстера, мало кто бы догадался.

Вот теперь только и стало ясно, кто одержал в споре победу и чья теперь Москва.

- Похряли, мазурики, - сказал Каин былым дружкам.

Архаров заглянул в дверь и махнул рукой, что означало: выходите, братцы, дело есть.

- Канзафаров, Абросимов, Жеребцов… - обер-полицмейстер называл тех архаровцев, что в мортусах не служили и ни малейшей связи с мазовским миром ранее не имели. - Проводите сих господ. Десятских к ним приставьте. Убедитесь, что они уж миновали заставу, и с пожитками своими вместе.

- Какую, ваша милость?

- Любую.

Шварц меж тем, подойдя к Каину, тихо задал ему некий вопрос, получил ответ, опять спросил, опять выслушал и, поклонившись, вернулся к Архарову.

- О чем это ты с ним, черная душа?

- Об одном давнем дельце. Теперь-то ему скрывать нечего, вот и сказал.

Но что за дельце - Шварц не признался.

Архаров догадывался, что в прошлом у немца - много всяких любопытных вещей, и недаром же он охотно трудится в подвале. Но обер-полицмейстер, зная, как там добывают показания, не слишком совал нос в Шварцевы дела и уж во всяком случае старался не видеть своего помощника с кнутом в руке, хотя тот несколько раз обмолвился, что и такое-де бывает.

Когда немец предложил Архарову спуститься вниз и совместно выставить впервые на одну доску князя Горелова и только что привезенного Брокдорфа, мысль эта была более чем разумна - воспользоваться волнением и испугом голштинца, дабы сгоряча при столь неожиданной встрече наговорил нужных для следствия слов. Да и князь от такого сюрприза тоже мог чего-то брякнуть.

Конечно же, Устин вовсе не перешиб Брокдорфу спину - удар был сильный, болезненный, пришелся по почкам, сдвинул позвонки, но заговорщик кое-как отлежался, и в верхний подвал его удалось спустить без всяких загвоздок. Там, правда, тут же уложили на топчан. Шварцевы подручные немало в таких делах смыслили, поскольку им же и приходилось после суровых допросов наскоро лечить свои жертвы.

Помещение для такого рода бесед содержали в большом порядке, были там и столы - для начальства и для канцеляристов, и стулья, и даже большое кресло, приземистое и широкое, подстать Архарову, которое дважды застревало на лестнице, и обер-полицмейстер уже велел было нести топор. Но кресло пропихнули, разве что кривые позолоченные ножки чуть ободрали, так что стала видна светлая липовая древесина.