Подонок [сборник]

Теперь Кузьма походил на того серьезного мужика, который следил за мусорными пухтами — я его узнал. Давно не чесанные длинные волосы веером расходись в стороны, словно постоянно раздувались ветром. Реденькая, но длинная бородка, «от японских самураев», топорщилась вперед, как только он хотел что-то произнести, предварительно разминая рот и шевеля губами.

Когда-то белые, с зелеными лампасами спортивные штаны, выступающие из-под пальто, походили на домашние кальсоны, стянутые внизу резинкой. Они едва доходили до черных голенищ гадов, принадлежавших раньше какому-то скинхеду. Толстая подошва ботинок и металлические кольца шнуровки явно нравились Кузьме, и он стоял, выставив ногу вперед, слегка подрагивая согнутой коленкой.

Вид его был жалок. Он походил на нелепый протест всему общепринятому. Но как только он упоминал фашистов, все его существо преображалось в нечто демоническое и целеустремленное. Казалось, что он прямо сейчас готов сорваться и, закружившись маленьким смерчем, растерзать и разбросать по сторонам весь сложившийся уклад существующих правил и обязанностей вместе с теми, кто заставляет их исполнять. Казалось, что эту ненависть к порядку он почерпнул, когда боролся с захватчиками во время войны, и сейчас благополучно продолжает начатое, приближая долгожданную победу.

В его комнате стоял колотун. Окно было едва прикрыто. Я подошел к нему и запер на задвижку. На полу и подоконнике лежали куски ледяной корки, слетевшие при открывании. Они не собирались таять, надеясь, что вновь окажутся в своей среде. Но их надежды не оправдались. Пришедшая с веником и совком Марго сгребла их в кучу, а затем отнесла в туалет, бросила в унитаз.

Кузьма проводил ее недовольным взглядом, словно она покусилась на его собственность. Затем вопросительно взглянул на меня.

Я вспомнил его недавний вопрос.

— Это королева Марго! — ответил я гордо и улыбнулся.

— Знавал я королевишен и покруче! — ответил Кузьма, — можете звать меня Кузьма Платоныч.

Марго прислонилась к дверному косяку и, улыбнувшись, кивнула. Поверх халата она накинула свою шубку, и теперь сходство с королевской особой усилилось.

Я впервые слышал отчество Кузьмы. А может, он его придумал на ходу для солидности.

— Значит, вы здесь смотрите? — продолжал он, словно это была не его комната, а наша.

Оглядевшись по сторонам, подтянул к себе рядом стоящее кресло. Сел в него и посмотрел на нас изучающим взглядом. Затем положил ногу на ногу.

Его кальсоны слегка задрались, обнажив над голенищами ботинок полоски белой кожи с редкими длинными штрихами черных волос.

— Что смотрим? — не понял я.

— Как что! Смотрите, как живут! — недовольно, произнес он и, видя в моих глазах недоумение, разъяснил: — Город-то у вас стал гаденький, — только расположен в устье реки. А так — ничего хорошего, впрочем, как и все другие.

Он многозначительно замолчал, собираясь с мыслями, затем продолжил:

— И все в нем делятся на тех, кто живет и тех, кто смотрит, как живут!

— А, — улыбнулся я и, решив дальше послушать излагаемую теорию руководителя помоек, сел рядом на стул — Ну да, смотрим.

Марго приютилась у меня на коленях.

Не помню, когда я в последний раз разговаривал с Кузьмой. Наверно, тогда еще жива была мать. Помню, он любил рассказывать разные сказки и басенки, сочиненные им самим. И, видимо, за прошедший период гонений, накопил их целую кучу.

Он словно король восседал в кресле, топорща реденькую бороденку, держась руками за подлокотники. Видя, что его слушают, он с напускной важностью продолжил:

— Те, кто живут, — это значит слуги народа, а те, кто смотрят — стало быть, народ, то бишь вы! Вы же никому не служите, так? А коль никому не служишь — служат вам. И лозунг такой имеется теперича: «Служа закону, служим народу»! Слыхивали?

Я вспомнил, что сидя в обезьяннике отделения милиции, выучил его наизусть, поскольку он висел на стене напротив. Но понять его сути так и не смог, и теперь мне, видимо, предстояла народная расшифровка ученой закавыки.

— А как же закону-то служить? — продолжал Кузьма — Значит, всюду закон применять. Настаивать на нем. То бишь стоять! Но если увеличить точность выражения моей мысли, то стоять на нем невозможно да и бессмысленно, потому что закон в вашем городе представляет собой не что-то фундаментальное, типа пьедестала или плиты могильной, а скорее нечто похожее на поганую скользкую змеюку, которую слуги ваши изловить хотят да и приспособить для своих нужд. Вот оно как!

Кто победнее, скачут вокруг нее, то за один конец цапанут, то за другой. Ну, а попробуй такую скользкую животину схватить! Изворачиваются как могут. По двое, по трое пытаются окружить ее. А она все выскальзывает. Те, кто покруче — с разными снастями да насадками подманивают. Бывают, заготовят целый арсенал всяких хитростей, простаков в погонах наймут — цап ее. А она как хла-бы-снет! Глядишь, ловчий и сидит уже через реку в «Крестах», напротив того места, где раньше-то кайфовал. И уже ничего ему не надо. Все у него теперь по расписанию. Ни о чем не надо заботиться, только как о собственном здоровье.