Подпасок с огурцом

-- Моих нет, -- предупреждает Муза, впуская в квартиру Кима.

-- Вот и хорошо, я к вам, -- потирает Ким озябшие руки.

-- Ты опять бросил работу?

-- Не могу я учителем рисования!

-- Ишь! Алик может учителем, а он не может. Чайку вскипя-тить?

-- Только демократично, на кухне.

Пока Музы нет, Ким вынимает и ставит на виду небольшую серебряную фигурку.

Возвращаясь, Муза замечает ее еще с порога.

-- Что это?!.. -- Она поспешно берет фигурку, осматривает и ощупывает -- нет ли клейма. -- Ох, даже напугал -- почудился новый Фаберже!.. Твоя?

-- Моя. Купил немного серебряного лома и поработал наконец в свое удовольствие. Как?

-- Очень неплохо, Кимушка. С фантазией и со вкусом. С боль-шим чувством материала. Приятно посмотреть.

-- И только?

-- Чего же тебе еще?

-- "Приятно посмотреть"... Если на то пошло, это -- выше Фаберже!

-- Ну-ну, не заносись в облака, -- смеется Муза.

-- Да будь тут проклятый штамп -- вы бы рыдали от восторга!

-- Слушай, не строй из меня дурочку. -- Муза достает пепельни-цу-лягушку и ставит рядом с фигуркой Фалеева. -- Гляди сам. Сравнивай. Тебе не хватает школы, не хватает стиля, аромата эпохи. -- Она оглаживает пальцами обе вещи. -- И на ощупь совсем не то. Нашел с кем тягаться!

-- Я-то ждал... -- медленно, с надрывом говорит Ким. -- Я-то вам верил, как оракулу... больше, чем себе! Где ваши глаза, Муза Анатольевна? Чем Фалеев хуже Фаберже?!

-- Ну-у, наехало. Кто велит верить мне, как оракулу? В искусст-ве есть один непогрешимый судья -- время.

Ким начинает нервно и беспорядочно метаться по комнате.

-- Это я слышал, слышал. Естественный отбор -- только пос-мертный. Надо, чтобы косточки твои сгнили, тогда человечество спохватится: был на свете большой художник Ким Фалеев. На шута мне посмертная слава, если сегодня я имею кукиш?

-- Не нужна -- не бери, -- уже сердится Муза.

-- Нет, возьму! Но возьму, пока живой! Искусствоведы обожа-ют писать: "Умер в нищете и безвестности". Не желаю подыхать в безвестности на радость будущим искусствоведам!

Он хватает фигурку и срывается вон, только грохает входная дверь.

x x x

Вдруг как-то неожиданно в деле наступает перелом. Хотя начи-нается знаменательное утро с события не столь уж впечатляюще-го.

Когда Зыков возил студентов на опознание копий, с ним непре-менно пожелали встретиться члены общественного совета музея -- они горели стремлением помочь следствию. Зыков и думать о них забыл, а они дали о себе знать по междугородке. Оказывается, объявили собственный розыск, списались с любителями живопи-си и выяснили, что Плющевскому музею предлагали купить две картины. Копии того Врубеля и Венецианова, что были переве-шены Пчелкиным и уцелели.

-- Те, что ворам не пригодились? -- уточняет Зыков.

-- Ну да. Предлагали письменно из Москвы. От имени Боборы-кина. Прикрылись уважаемой фамилией, понимаете?.. Письмо? Нет, не сохранилось, так как музей отказался, нет средств... За что же спасибо? Это наше кровное!

x x x

Возвратившись в Москву, Томин в форме и с объемистым портфелем выходит из здания Ленинградского вокзала. Идти недалеко: вон уже знакомый шофер из Управления машет рукой от машины. И надо же тому случиться: в это время здесь оказался Цветков. Бесцельно скользнув взглядом по широким вокзаль-ным ступеням, он обомлел: Саша с юга в милицейской фуражке!

Отъезжает машина, увозя Томина, Цветков бросается звонить. У Боборыкиных не берут трубку. Он стоит в будке и слушает длинные гудки, осмысливая размеры катастрофы.

У Боборыкиных некому подойти к телефону: Муза на работе, Альберт -тоже, а старик Боборыкин... сидит в кабинете Зыкова.

-- Долгонько мы с вами болтаем о том, о сем, молодой человек, -произносит он неприязненно. -- Да, бывают коллекционеры такие, бывают сякие. И художники бывают такие, сякие, пятые и десятые. Ваши вопросы не содержат ни малейшего криминально-го уклона. Между тем меня пригласили в качестве свидетеля. Позволю себе спросить: свидетеля чего? Чем Ван Дейк отличает-ся от Ван Гога?

Раздается телефонный звонок: Томин сообщает о приезде.

-- Багажа много? -- осведомляется Зыков.

Томин излагает содержание приведенного "багажа".

-- Теперь уж никаких сомнений, -- говорит, наконец, Зыков, косясь на Боборыкина. -- Здешние обстоятельства вам извест-ны?.. Да, как раз занимаюсь, но не уверен. И даже то, что вы привезли... боюсь, это не удастся использовать, так сказать, в сыром виде... Вы хотите его прямо сейчас, параллельно?.. Согла-сен, давайте попробуем.

Положив трубку, Зыков с минуту молчит, затем возвращается к разговору.

-- Вся наша беседа -- только способ получше к вам присмот-реться. Следователю простительно.

-- Не знаю, я не следователь.

-- А допустите, что следователь, и прикиньте: какие из ваших поступков, намерений способны меня заинтересовать.

-- Я еще не впал в детство, чтобы забавляться подобными играми, молодой человек. Но, зная, что вы уже консультирова-лись с моей дочерью...

-- С ней консультировался не я.

-- Нет? Впрочем, неважно. Очевидно, речь опять о преслову-той краже картин, которая не имеет ко мне ни малейшего каса-тельства.