Подвал. В плену

– Нет, я не новенькая, и я думаю, вы это точно знаете. Меня зовут Шустер, уголовная полиция Мюнхена. Я вынуждена еще раз расспросить вас по поводу Розы Беннингхофф.

В глазах Паульссена мелькнули тени воспоминаний, а потом они вновь потускнели. Того, что он вспомнил, оказалось недостаточно для нужной реакции. Фыркнув, он отвернулся от Элли.

Она подошла ближе и взглянула ему через плечо. Резкий запах давно не стиранного шерстяного свитера ударил ей в нос. Паульссен концентрировал свой запах вокруг себя, словно собственную атмосферу. На полотне перед ним виднелись красные брызги – абстрактная картина, как у Джексона Поллока[47]. Это был успех по сравнению с ужасными розами, которые обступали Элли со всех сторон.

– Это вы нарисовали? Мило.

Снова в ответ раздалось бульканье – продолжительный шум откуда-то из глубин его горла. Элли даже показалось, что это рычание. Она отступила.

– Почему вы пришли на похороны Розы Беннингхофф?

– Похороны? – Он резко обернулся. – Кто умер? Кто-то с этажа?

– Нет. – Элли отчетливо произносила каждый слог, как школьная учительница: – Роза Беннингхофф.

– Такой не было на моем этаже.

Взгляд Паульссена вновь устремился вдаль. Либо он безбожно обманывал ее, либо его моменты просветления становились все короче. Но вот на что он был способен в такие моменты? Улизнуть из пансиона на ходунках, добраться на метро до кладбища и сбежать от полиции – для этого нужны силы и криминальный азарт!

Элли не слышала, как открылась дверь. Неожиданно рядом оказалась какая-то азиатка на голову ниже Элли и по весу не тяжелее ее правой ноги. Крошечная женщина взглянула на нее сияющими глазами:

– Вы хотели со мной поговорить? Господина Паульссена так редко посещают люди, но теперь они приходят все чаще.

– О да, госпожа…

– Ли.

– Госпожа Ли, меня зовут Шустер, я из уголовной полиции Мюнхена. – Она указала на маленькую кухонную нишу, где их не мог услышать Паульссен.

Он снова смотрел на запятнанный холст. Элли не понимала, отвлекся ли старик или слушал их, навострив уши.

– Вы вчера работали? – тихо спросила она.

– Да, да, я вчера была на службе, – хрипло хихикнула Ли.

– Вы не могли бы припомнить, выходил ли господин Паульссен?

– О да, он снова сбежал, наш господин Паульссен. А ему ведь нельзя выходить без сопровождения.

– Он вам не рассказывал, куда он выходил?

– Нет, нет, он ничего не рассказывает.

Элли вытащила фотографию Розы Беннингхофф. Наверное, ей стоило попросить Зеефельдта предоставить снимок Розы в молодости. Может, тогда удалось бы вызвать нужные воспоминания у старика. У Элли было фото Розы из рабочего резюме, где та выглядела идеально до последней светлой пряди. Большинству женщин не всегда удается выглядеть столь безукоризненно.

Но в конце концов Розе это ничем не помогло.

Элли протянула снимок госпоже Ли:

– Вы когда-нибудь видели эту женщину?

– Да, она когда-то приходила, очень милая особа. Разве она не его дочка?

– Когда это было?

– О, уже давненько… Около двух недель назад.

В десятку. Значит, эти двое все-таки виделись. Но что, черт побери, их связывало вместе? Почему Роза добровольно пришла в пещеру этого безумца? Для интрижки она была слишком молода. Если он в прошлом сделал с ней что-то дурное, Роза едва ли стала бы разыскивать его добровольно. Или все же нет? Может, Паульссен был виновен в том, что когда-то девочка-подросток перестала разговаривать с родственниками?

– Вы слышали, о чем они беседовали?

– Нет, нет. – Госпожа Ли покачала головой. – Женщина была очень печальна, когда пришла. У нее… – азиатка призадумалась, – у нее на глаза наворачивались слезы, понимаете?

– Во всем виновата эта тварь.

Они совсем забыли о Паульссене, который до этого момента сидел, скорчившись над своей картиной, и словно дремал. Его бесцветные глаза смотрели на них через дверной проем. Паульссен открыл рот, внутри него что-то затарахтело, словно заводилась какая-то машина. Потом он произнес:

– Тварь во всем виновата.

Элли подошла к нему и наклонилась:

– Что вы имеете в виду? Какая тварь?

Но Паульссен снова впал в оцепенение. Нижняя челюсть отвисла.

Элли выпрямилась и окинула взглядом розы, которые смотрели на нее со стен. Это была любовь. Безумная, порочная, больная любовь. Спасайся кто может.

Вехтер наклонился к Оливеру:

– Но госпожу Вестерманн и господина Брандля тебе придется ко мне пропустить, по крайней мере, для протокола. К сожалению, такие у меня предписания. Ты можешь пойти нам навстречу?

Оливер засомневался, перевел взгляд на Ханнеса.

– Господин Брандль будет только ассистентом. Это подойдет?

Мальчик кивнул.

– Разговор будут снимать на видео. Господин доктор Ардентс из детской клиники «Хаунершен» будет слушать нас в другой комнате, чтобы мы не зашли слишком далеко. Запись разговора никто, кроме нас, не увидит, ее потом сотрут.

Оливер взглянул на неуклюжего мужчину, волосы которого были собраны в хвост. Тот попытался улыбнуться мальчику. Оливер поджал губы, опустил голову и кивнул.

– Тогда я распрощаюсь сейчас со всеми этими людьми.