Подвеска Кончиты

В конце сентября «Юнона» достигла берегов России, вошла в устье реки Охты и пришвартовалась в Охотском порту. Охотский деревянный острог располагался весьма низко, у самой воды. Берег – мелкая галька, поросшая редкой травой. Нездоровое, сырое, голодное место. Только один раз в год, весной, жители запасались рыбой, когда она приходила из моря в низовье Охты. Рыбу солили, коптили, сушили и ели все лето, осень и зиму.

Камергера Резанова встретили с большим воодушевлением. Нечасто сюда приезжали посланцы российского императора. Его, больного, перенесшего в пути лихорадку и гастритные боли, настойчиво тянули по гостям и приемам. Следуя долгу, командор мужественно выдержал протокольные процедуры, после чего слег на несколько дней.

Знающие люди советовали отложить поездку в Санкт-Петербург до весны, однако он их не слушал. Из двух лет, которые Николай Петрович отвел себе для достижения столицы и возвращения в Сан-Франциско, полгода уже прошло.

24 сентября на рассвете Николай Петрович Резанов выехал из Охотска и направился верхом на лошадях в Якутск, до которого было более тысячи километров. На всем протяжении Якутско-Охтинского почтового тракта, по которому предстояло проехать, располагалось восемнадцать почтовых станций, причем на самом длинном и малопроходимом участке от Охотска до реки Алдан – всего четыре. Обслуживались они якутами. Случалось, что, достигнув почтовой станции, путешественник не находил там смену для лошадей, приюта и пищи.

Решившись на этот поход в преддверии холодов, Резанов пожалел своего камердинера и оставил его в Охотске с такими словами:

– Дождешься попутного корабля и достигнешь Санкт-Петербурга водным путем. Твое время терпит, а мне более ждать невозможно.

С собой он взял слугу-гавайца Томори, который был значительно моложе и выносливей камердинера Жана, несколько лошадей, необходимой провизии, документы и кое-что из личных вещей.

Путь пролегал через множество рек, горных хребтов и труднопроходимых лесов. Это было утомительное, опасное путешествие. Спустя несколько дней зарядил дождь и сильно похолодало. Одна из переправ через реку закончилась для Резанова падением в воду, после чего более суток ему пришлось ехать в мокрой одежде, и у него возобновились приступы лихорадки. Во время одного из таких приступов командор упал с лошади и сильно зашибся.

Так он и ехал – больной, истерзанный, истощенный… Надо ли говорить, какие мысли точили его мозг? Сильнее физических страданий командора мучила невозможность выполнить данное обещание. Он представлял себе, как Кончита сидит на утесе и смотрит за горизонт. Она ждет его, и он должен сделать для нее невозможное.

В начале октября дождь перешел в снег. Томори был в ужасе и страдал не менее командира. Наконец 7 октября, зайдя за Юдомский Крест, они сумели отыскать якутскую юрту. Резанов слег и на несколько дней впал в беспамятство. В бреду он говорил по-испански и повторял слово «волвер»[12].

Хозяин юрты, старый якут, оказавшийся шаманом, брал в руки бубен и бил в него особенным способом, призывая на помощь лесных духов. Из корней и трав варил какое-то зелье и поил командора. Втыкал в его тело деревянные иглы, обернутые целебными травами, и поджигал их. В такие моменты юрта наполнялась запахом полыни, моксы и еще какими-то ароматами, каких не знает нос европейца.

Придя в себя, командор собрался в дорогу, но якут убедил его дождаться, пока на широкой реке Алдан встанет лед. Другого способа преодолеть эту реку не было. С тяжелым сердцем Резанов пережидал нужный срок. Вечерами писал черновики донесений и писем, а ночью вынимал из мешочка, что всегда носил на груди, подвеску с солнечным камнем, и тот освещал его путь и согревал в темной, холодной юрте.

Глава 17

Москва, наши дни

От ворот до террасы по прямой было метров сто, не больше. Но по извилистой дорожке, окруженной деревьями, выходило не меньше двухсот.

Следуя за охранником, Семен Крестовский сознательно замедлял шаг, оттягивая момент встречи с Раком. Миновав теннисный корт, они свернули, затем поднялись по каменным ступеням, пересекли веранду и вошли в дом.

Скинув пальто, Крестовский неуверенно приблизился к дверям гостиной. Вадим Николаевич Рак стоял перед антикварной конторкой и что-то писал. Без сомнения, он хорошо слышал, как вошел Крестовский, однако даже не подумал прерваться.

«А что, если

…» – в голове Семена Крестовского созрел фантастический план. Он представил себе, как подходит к камину, берет чугунную кочергу и с размаху бьет Рака по голове. Потом еще и еще раз… Мысленно замахиваясь кочергой, Крестовский мечтательно улыбался.

– С хорошими новостями пришел, Крест? – Вадим Николаевич смотрел на него, не оборачиваясь.

«Что за чертовщина!» – Крестовский не сразу сообразил, что лицо патрона – всего лишь отражение в зеркале.

– Ну, садись. Выпьешь чего-нибудь? – Рак подошел к барной стойке.

«Я не должен, не должен бояться!» – Крестовский непроизвольно кивнул. К горлу подкатила тошнота, привычный страх сдавил сердце.