— Пока что об этом нет и речи! — Александр Георгиевич снял свои очки и старательно протер стекла. — Ну… Еще часок–другой я вам почитаю, а потом встретимся уже после возвращения Михаила из теплых краев. С родины, так сказать, большинства героев…
Глава 7
— Подите прочь! Все прочь! И не лезьте ко мне со своими дурацкими лекарствами и еще более дурацкими советами! Все вон, или у каждого из вас будет в десять раз больше сломанных ребер, чем у меня! Рыбы двуногие, ослы бескопытные, индюки ощипанные!
Изрыгая поток проклятий и брани, Эней швырял всем, что ни попадало под руку, в спасавшихся бегством рабов и рабынь, кузнеца, пришедшего забрать в починку его искалеченные доспехи и щит, и в дворцового лекаря Кея.
— Будут мне тут совать всякую дрянь, чтоб я травился ею, да еще скулить, что мне можно, чего нельзя! Плевать я на всех вас хотел!
Герой стоял, в чем мать родила, на своей громадной кровати и размахивал последним светильником из тех, что возле нее стояли, примеряясь, в кого бы его запустить. Все, что на нем было — это наложенные на грудь широкие бинты с подложенными под них волокнами целебного мха. Каждое движение причиняло Энею жуткую боль, но он был в бешенстве, которое сводило его с ума и которое он должен был непременно на ком–то сорвать.
Царский лекарь Кей, родом перс, высокий, худощавый, с красиво седеющими темными волосами и совершенно седой, коротко остриженной бородой, уклонился от очередного броска и стал неподалеку от двери, возле стоявшей на возвышении небольшой статуи богини Геры[28]
, в которую, как он надеялся, Эней все же не рискнет бросать светильник… Врач был совсем не робкого десятка, и бешенство знаменитого воина скорее смешило, нежели пугало его.— У тебя, богоподобный Эней, сломаны с правой стороны четыре ребра, — произнес он, достаточно громко, чтобы продолжавший браниться герой все же его услышал. — А у человека всего семь пар ребер, так что у каждого из нас в любом случае не будет в десять раз больше сломанных ребер, чем у тебя. Это же так просто сосчитать…
— Пошел отсюда со своими подсчетами, иноземный колдун! — ревел Эней, взмахивая светильником, но не решаясь, как и думал Кей, кинуть его в сторону священной статуи. — Не смей учить меня, воина, как мне себя вести, иранский козерог! Я сражался, получив и не такие вмятины!
— Вероятно, одна из них была у тебя в голове, — так же спокойно сказал Кей. — Я давно это подозревал…
Эней вновь выругался, но соскочить с кровати и кинуться на дерзкого лекаря не решался, чувствуя, как мучительно нарастает боль и понимая, что может просто свалиться замертво.
Между тем кузнец, видя бесстрашие лекаря, вернулся из коридора в комнату героя и заметил, не без усилия поднимая пробитый насквозь огромный нагрудник:
— А все же, отважный Эней, я повторю тебе: латать тут нечего. Надо ковать новый нагрудник, да и щит тоже, а на это нужно время. Покуда ты хвораешь, я все и сделаю. И потом, если ниспошлют нам это всемогущие боги, надеюсь, перемирие продлится, и тебе не нужно будет так спешно надевать доспехи…
— Безмозглый индюк! — заорал Эней, — Подлый, трусливый простолюдин! Какое теперь перемирие?! Я хочу их крови! И мне завтра же нужны мой нагрудник и мой щит!
— Вот было бы радости для данайцев… — произнес от дверей негромкий, глуховатый голос. — Вот бы они посмеялись, глядя, как тебя в твоих дырявых доспехах и со сломанными ребрами добивает первый же ахейский возница! Ахиллу не понадобилось бы и выходить из шатра. Уймись. Ты сегодня уже осрамился и перед своими, и перед врагами.
Этот голос несколько охладил пыл героя, во всяком случае, он опустил светильник, которым так ни в кого и не бросил, и с глухим рычанием рухнул на свою смятую постель. В дверях, опираясь на палку из драгоценного резного сандала, украшенную золотыми и бирюзовыми бляшками, стоял его отец, двоюродный брат царя Трои Анхис.
— Благодарю тебя, Эндимион, — обратился он к кузнецу. — Сделай для Энея новый нагрудник, этим можно разве что ловить раков в реке, если затянуть дыру сеткой. И новый щит сделай. Я постараюсь наградить тебя, как следует. Ступай. И тебе я очень благодарен, мудрый Кей. Прости горячность моего сына, он взволнован битвой и огорчен своим поражением.
— Он знал в битвах далеко не одни поражения, царственный Анхис, но и победы не прибавляли ему ни сдержанности, ни вежливости, — ответил врач с достоинством и одновременно с возмущением, которое скрыл ровно настолько, чтобы это было заметно, но не выглядело вызывающе.
— Да оставишь ли ты меня сегодня в покое, костоправ?! — стискивая огромные кулаки, рявкнул Эней. — Залатал, и ладно… Не буду я пить твоего тошнотворного варева — лучше хвачу вина покрепче. В таком бешенстве я давно не бывал! Такое глупое поражение! И последнее, что я слышал, как этот ахейский негодяй назвал меня дураком — куда уж дальше!