Поэты 1840–1850-х годов

Жил купец Парамон АлексеичС благоверною Марфой ПетровнойВ собственном каменном доме.Их богатством господь не обидел:Был их дом как полная чаша.Они жили мирно и ладно,Ни заботы, ни горя не зная,Ели сытно и спали покойноИ толстели себе на здоровье.Но хоть жизнь их была и привольна,И добра, и богатства довольно,А порою казалось им малоИ желалося быть побогаче.Такова, знать, натура людская:Дашь им гору — подай и подгорье.Как-то раз, вечерней порою,Наш купчина с своею женоюПили чай за большим самоваром,Крупный пот обтирая платочком.Шла беседа у них о житейском:О товаре, какой залежался,О последней выручке в лавке,О тугих временах, о потерях,О богатстве соседа. И молвилПарамон Алексеич в раздумье:«Есть же люди такие на свете,Что по щучьему точно веленьюВсё у них исполняется живо.

Вот, примерно, сосед наш почтенный.Захотел он хоромы построить,Чтобы всем они были на диво,—Лишь мошною тряхнул — и готово:Стены — мрамор, зеркальные окнаИ болваны кругом по карнизам;А в нутро как заглянешь — ослепнешь!Вот так люди! А мы что с тобою?Мелюзга!» И он плюнул с досадой.Говорит ему Марфа Петровна:«Есть, я слышала, эдакий корень,Что богатство дает человеку.Одна странница мне говорила,Что достать его за морем можно».— «Ну, достань, если можно, — с усмешкойОтвечал Парамон Алексеич. —Нет, старуха, его не достанешь.А вот есть, говорят, в каждом годеЧас удачливый: если потрафишьВ этот час пожелать себе счастья,Иль добра, иль богатства какого —Всё исполнится вмиг по желанью.Вот бы часа такого дознаться —Мы бы зажили важно с тобою!»Так беседовал добрый купчинаСо своей благоверной супругой.Вдруг звонок у калитки раздался,На дворе барбоска залаял,И, немного спустя, перед ними

Седовласый является странникС суковатою длинною палкой,В черном платье, ремнем подпоясанИ с тяжелой сумой за спиною.«Чай и сахар, добрые люди!» —Он сказал им с глубоким поклоном.«Просим милости с нами откушать!» —Отвечает радушно купчинаИ сажает нежданного гостяК образам, на почетное место,И чайком, и домашним вареньем,И наливкой его угощает,А меж тем с ним ведет разговорыПро святые места и про скиты,Про далекие чуждые страныИ про тяжесть скитальческой жизни.Так прошел у них вечер в беседе.Время к ночи подходит, и странникСобирается в путь и, прощаясь,Говорит своим доброхотам:«Вижу я, что вы добрые люди,И хочу наградить вас. Я знаюВаши тайные мысли. СегодняВам хотелось счастливого часа,Чтоб исполнились ваши желанья,—Этот час наступил, и вдобавокДозволяются вам три желанья;Но смотрите, не зря говорите,

А обдумайте их хорошенько!»Так сказал им таинственный странникИ исчез.                  Парамон АлексеичИ жена его чуть не рехнулисьОт такого нежданного счастья;Но купчина опомнился скороИ промолвил Марфе Петровне:«Ну, старуха, налей мне стаканчик!За чайком померекаем вместе,Что́ придумать нам тут поразумней, —Один ум хорошо, а два лучше».Оживилась Марфа Петровна,Заварила свежего чаюИ, девятый стакан наливая,Мужу молвила: «Пей на здоровье!Пей, голубчик мой! Вот хорошо бы,Если б был теперь кстати лимончик:С ним бы чай был гораздо вкуснее».Лишь успела она это молвить,Как на блюдце — отколь неизвестно —Перед ними лимон очутился,Такой сочный, душистый и крупный,Что не скоро такого и купишь.Рассерчал Парамон АлексеичНа жену за такое желанье.«Ах, раздуй те горой! — закричал онНа нее. — Вот так глупая баба!Вот, шальная, нашла, что придумать!»

Но лишь только сказал он и видит:Раздувается Марфа ПетровнаВ ширину — и всё больше и больше.Смотрит он и диву дивится,И глазам своим верить не смеет.Но она всё толстеет, всё пухнет,Будто на море парус от ветра.Вот и стол с самоваром поехалОт дивана к стене; вот и сам он,Парамон Алексеич почтенный,В дальний угол со стулом отъехал,Где всё крепче его припираетРаздобревшее тело супруги.Испугался купец не на шутку,—Видит: дело выходит плохое, —Так и ждет, что вот лопнет купчихаИль задушит его под собою.«Стой! — кричит он. — Уж я задыхаюсь!Ничего, ничего мне не надо,Лишь бы ты опять стала такою,Как была!»               Вмиг исполнилось это:Стала Марфа Петровна сжиматьсяИ в свой прежний объем возвратилась.И сидят они молча за чаемС горькой думой, что так неразумноТри желанья из рук упустили.Близок локоть, да, знать, не укусишь.1865