Поэты и цари

1899

СОТВОРЕНИЕ АНТИМИРА

Помните, что говорит о бабочке министр-администратор (Андрей Миронов) в фильме М. Захарова «Обыкновенное чудо»? «Вон бабочка летит – кретинка. Головка маленькая, глупая».

Все, кто на этот огонь слетелся, крылышки пообожгли или даже вовсе сгорели… если не сделали себе бизнес на чужих кострах. Но вакансии для благополучных подлецов тоже были ограничены. Достались немногим. А восторженные дети богемы (или Выдры, если уж мы собираемся говорить о Хлебникове) решили, что старый скучный мир с Богом, Церковью, царем, деньгами, мебелью, приличиями, работой и семьей кончился вместе с монархией. Поэтому всерьез принялись строить дома на сваях, ставить на театральную сцену грузовики, рисовать черные квадраты, купать красных коней, раздувать мировой пожар, показывать козу Богу и ангелам, выдумывать новый язык (от этого была прямая польза: ВЧК и ГПУ долго ничего не могли понять) и отрицать стыд.

Злоязычный и меткий Алексей Николаевич Толстой одним касанием пера расправился с миром, который пытались построить Багрицкий, Татлин, Малевич, Мейерхольд, Давид Бурлюк, Маяковский и Хлебников, с миром «будетлян», «творян» (в пику дворянам), то есть футуристов. Сам-то он явно из этой генерации, самый талантливый из них всех, но классик, продавался вполне сознательно и не без шика и редкую вакансию «писателя в законе» получил.

В «Хождении по мукам» есть блестящая пародия на футуризм. (Если бы Хлебников мог это прочитать!) Помните «Станцию по борьбе с бытом» и манифест, где юношей и девушек призывают идти нагими и счастливыми под дикое солнце зверя?

Есть у А.Н. Толстого некая пародия на А. Блока – поэт Бессонов. Так вот, приходит этот Бессонов в ресторан, а там ему назначила свидание футуристка Елизавета Киевна, девушка красивая, но глупая. Садится она к Бессонову и говорит, что ей скучно, что она ждет неких труб и зарева. (Ох, дождались и того и другого с избытком глупые российские декаденты!) А когда Бессонов спрашивает, кто она такая, Елизавета Киевна отвечает: «Я – химера!» – «Дура, вот дура!» – подумал тут Бессонов.

Но девушка она была рослая, сочная, и Бессонов повез ее в гостиницу и потащил в постель. Вот вам и все о футуризме, и не надо киснуть над литературоведением.

Впрочем, футуристы были ребята веселые и невредные, и жизнь у них была сплошной капустник. А в начале 20-х большевикам было не до них, тем паче что они всячески пинали «старый мир». Только одного футуристы не заметили: что строят Антимир. Без Бога – и без человечности. Не для Человека.

«Свобода приходит нагая, бросая на сердце цветы», – писал Хлебников в Феврале. А через год свобода нагой и ушла, ушла к стенке в подвалах ВЧК со столькими юными девушками, виновными в «чуждом происхождении». Перед расстрелом заставляли раздеться донага, а вот жертв красного террора хоронили уже без цветов…

И никакой футуризм не заменял таланта. От всего направления останутся «Черный квадрат», проекты Татлина, спектакли Мейерхольда, примерно одна треть наследия Маяковского и несколько страниц из Хлебникова.

Хлебникову в нашем Храме литературы принадлежат химеры на кровле. Такие, как на соборе Парижской Богоматери: нелепые, уродливые, загадочные. То ли заклятия, то ли проклятия. Пленники христианства, знак его победы, его поверженные враги.

В 30-е годы, когда Антимир был построен (в том числе и руками наивных футуристов), когда выстрел Маяковского прозвучал колоколом покаяния и капитуляции перед уничтоженным старым добрым миром, отчаявшиеся футуристы пошли в обэриуты. Хармс ушел в абсурд, потому что в Антимире нельзя было дышать. Но он ушел далеко. Сначала – тюрьма, потом по приговору суда – сумасшедший дом и голодная смерть.

Велимир Хлебников один в начале 20-х нащупал эту дорогу и описал грядущую карательную психиатрию. Пусть химера на кровле Храма будет у Хлебникова с Хармсом одна на двоих. Ведь зов обэриутов «Маленькая рыбка, жареный карась…» Хлебников услышал на десять лет раньше срока. Его стихи безумны и туманны, как ночной кошмар. Ужас Антимира проламывает стены, его дыхание почти лишает поэта рассудка.

Из футуристов, повторяю, мало кто кончил добром. Погиб в застенках великий Мейерхольд, застрелился Маяковский, и участь Хлебникова оказалась жуткой, а жизнь – недолгой. С портрета чистенького, прилично одетого юноши на нас смотрят совершенно безумные глаза. А начиналось все так безоблачно, так тривиально…

Жизнь

В ноябре 1885 года в Астраханской губернии (теперь это в Калмыкии) у попечителя улуса ученого-орнитолога Владимира Алексеевича Хлебникова родился сын Виктор. Улус и попечительство – это был мягкий протекторат Российской империи, попытка приобщить к христианству и гражданской культуре аборигенов разного толка, от самоедов до мусульман. Окраины, кроме Польши и Кавказа, не очень-то прижимали, держали на длинном поводке.

С матерью было еще интереснее: Екатерина Николаевна, историк, – кузина народовольца Александра Михайлова (кличка Дворник), правой руки Желябова. Получив пожизненное заключение, он умрет в Шлиссельбурге.