Поезд милосердия

В общем, мы были такие социальные жирафо-спасатели. Жирафо – потому что были «жирафчиками», участвуя в подхваченном и перекроенном моей мамой на наш лад американском движении «Жираф», а спасателями – потому что спасали людей, если не физически, вытаскивая их из-под завалов или вынося из горящих домов, то, отводя им, как говорится, душу, даря тепло и просто слушая… С тех самых пор мы все знаем, что чувствует человек растоптанный и окончательно сломленный. Также мы знаем, что для того, чтобы удержать такого человека от последнего шага, часто его надо просто послушать.

Люди

С одной заложницей уделаЗнаком был я. Она в тоске.Два дома женщина имела:На Кипре домик и в Москве.Иной бы радовался жизни,Но сокрушалась она вся,Толкуя вечно с укоризной,Что жить вот так совсем нельзя.«Жизнь на два дома – право, пытка, —Все время сетует она, —

Сную, как за иголкой нитка,Из дома в дом. Всё – суета!»А где-то по соседству с нею,Согрев лицо свое котом,Пытался спрятаться от снегаБездомный нищий под мостом.Другая женщина всё утроКричит на дочь свою подчас:«Ты вновь меня не слышишь будто!Пойди, умойся сей же час!»Не слушает её ребенок,Все норовит бежать, играть,За телевизор сесть спросонок

Или все время всем мешать.Так мучается она, сноваДитя пытаясь воспитать,Другая ж жизнь отдать готова,Лишь бы назвали ее «мать».Мужчина видный, благородныхМанер исполненный вполне,Все сетует в кругу подобных,Что в жизни он не на коне:Нет на работе повышенья,Машине третий год пошел,Не нравится жены варенье —

Похоже, он не ту нашел,Костюму новому сегодняПомял в шкафу он рукава,И телефон уже не модный,И вот просрочились права.Не жизнь, а каторга! Похоже,Он четко это уяснил,А в это время средь прохожихВ коляске парень прокатил.Придя с войны без ног обеихИ с тяжким грузом на плечах,Улыбку – ту, что нет нежнее,Дарил он солнечным лучам!

Шла женщина к мосту над речкой,Воображая, что онаИдет с девчоночкой беспечной,И вместе с ней идет семья.Мечты ее не исполнялись,Но под мостом, деля бушлат,Лучам сквозь дождик улыбалисьБездомный нищий и солдат.

Задержка рейса

Меж тем вылет нашего рейса тогда, первого октября 1990 года, задержали. Но задержали его не по какой-то там банальной причине, вроде нелетной погоды или неготовности воздушного судна. Судно было готово, кстати, по первому разряду! Это был «Ил-86», такое ощущение, что только что с завода. Я за всю свою жизнь больше никогда не летал на таком суперсамолете. А задержали наш вылет потому, что мы… долго пели.

В этот нелегкий, но кружащий голову поход, нас, наряду с прочими, провожала солистка, лидер и основатель кантри-группы «Рыжая трава» Лариса Григорьева. Наш отъезд был делом почти государственного масштаба, и шереметьевское начальство разрешило телевидению снимать наши проводы. Каким чудом Ларисе и её гитаре, не будучи пассажирами нашего рейса, удалось, проникнув на борт самолета, задержаться там на время, сильно превышающее отведенные лимиты, неизвестно, но факт того, что наши проводы, происходившие под эту гитару непосредственно в салоне «Ила», отложили взлет ровно на час, остается фактом наших биографий.

Нам желали счастливого пути и удачи на нашем нелегком, но нужном и интересном поприще, и мы дружно пели «впереди туман, позади туман, на груди, как пламя, бьётся медный талисман» до тех пор, пока экипаж не осознал, что настала пора для самого решительного вмешательства в происходящее, не пресек всё это, не выпроводил провожающих и не вызвал для разбирательств к себе в рубку наших старших – мою маму и Тамару Васильевну.