Поездка в горы и обратно

— Она, знаете ли, делает под себя.

— Ясно.

— И парализована, имейте в виду.

— Другого и не ожидала. Сегодня же перееду.

— Раскладушку не везите, есть тахта. — Упавший голос Лионгины свидетельствовал: она загнана в угол. Никто не толкал — сама влезла.

— Тем лучше. Моя раскладушка разваливается.

— Присядьте, сбегаю, попрошу разрешения. Уйти с работы среди дня…

— Я вижу, вы слишком добросовестны, — искривился ротик девушки.

Лионгина никуда не пошла, закрылась в туалете. В зеркале прыгала гипсовая маска, безумные глаза вылезли из орбит. Что я делаю?! Позвонить Алоизасу, посоветоваться?.. Нельзя Алоизаса в это впутывать. Руки у него должны быть чистыми. Ведь он пишет книгу о красоте. На его шее наше завтра. Надо же опираться на какую-нибудь надежду! Что, если один дым из трубки и ничего больше? Если жертвы напрасны? Если он никогда не закончит книгу, не думает кончать, лишь прикрывает глубокомысленной позой свой эгоизм и лень? Лучше на себя посмотри, чем Алоизаса упрекать. Вижу… Отвратительная морда. Буду скатываться все ниже и ниже. Ротик квартирантки, захлопывающийся, как металлический замок, замкнет и меня… Не для себя, не для своего удобства! Я должна облегчить жизнь Алоизасу. Ему. Во имя его!

— Не комната — танцзал! — радостно воскликнула будущая квартирантка, когда Лионгина открыла дверь в материнскую обитель. Увидела она, конечно, и смятую постель, и оцепеневшую, страшного вида женщину, но эту картину не прокомментировала.

Бесформенное тело задрожало, когда раздался пронзительный голосок, и эта дрожь — словно на минуту разорвались стягивавшие больную цепи! — не прекращалась все то время, пока происходило знакомство будущей квартирантки с мебелью, утварью, удобствами, самим воздухом, которым придется дышать. Но как ни странно, в комнате с высоченным потолком и узкими церковными окнами воздух, от которого перехватывало дыхание, сразу же стал меняться, сначала чуть-чуть, будто в густой, застоявшейся массе растворились ароматы миндаля и ванили, потом все сильнее запахло свежестью, словно постель опрыскали забивающим вонь дезодорантом. Никто, конечно, ничем не брызгал, даже окон не распахнули, разве что рука Лионгины пошире открыла форточку. Острую, все пронизывающую свежесть несла деловитость квартирантки, ее крашеные соломенные волосы, неровно спадавшие на белый нейлоновый воротничок, ее фотографии в деревянных рамочках, наспех развешанные на стене рядом с карточками хозяев — матери, отца, маленькой и немного подросшей Лионгины.

— Красиво, а? — Квартирантка гордилась своими грубо отретушированными портретами, изготовленными фотографами городского ателье, один был цветной, пятно губ занимало на нем половину лица, другую половину — упавшая со лба прядь.

То, что она могла быть еще и такой — выглядывающей из-под пышной прически, — немного пугало, словно, кроме нее, пустили жить еще одну девицу сомнительного свойства, но Лионгина старалась не обращать внимания на ее реквизит. Даже на электропроигрыватель, вытащенный из сумки и установленный на табуретку. Волновала и тревожила непривычная деловитость, властно вторгшаяся в комнату и перечеркнувшая не только тошнотворный запах матери, но и ее, Лионгины, бесконечное самопожертвование, словно стерли влажной тряпкой с грифельной доски неудачное решение задачки, над которой она безуспешно билась, и вписали правильное.

— Ее придется кормить. Мыть. Подставлять судно. — Лионгина спешила перечислить все ожидающие девушку неприятности. — Покупать продукты. Кое-что варить. Платить за комнату не будете. Сама согласна приплачивать. — Подумала, что квартирантка испугается, сбежит, и хотелось немного успокоить совесть. В конце концов, она ведь будет платить, ее обязаны слушаться!

— Зря время ведете. — Новая жиличка насквозь видела усилия Лионгины отодвинуть мгновение, когда ей придется оставить мать на попечение незнакомки, на самом же деле — на ее милость. — Договорились, сторговались, что еще? Ага, пирожные задаром будет есть, свежую сметану, яйца, масло покупать не придется. Кстати, может, вам надо корицы, миндаля, орехов?

— Спасибо, у меня все есть.

— Мамаша небось не откажется?

— Имейте в виду, я буду заходить.

— Не утруждайтесь.

— Ежедневно буду навещать!

— Как угодно. На вашем месте я бы немного отдохнула. Выглядите вы неважно.

— Обо мне не беспокойтесь!