Поэзия английского романтизма XIX века

День отошедший не оставил в небеНи облака, ни узкой полосыУгрюмого огня, ни смутных красок.Взойдем сюда, на этот старый мост.Отсюда видно, как блестит поток,Но струй не слышно; он течет бесшумноПо мягкому ковру травы. Все тихо,Ночь так спокойна! И хоть звезды тусклы,Подумаем о шумных вешних ливнях,Что радуют зеленый мир, и мыНайдем отраду в тусклом свете звезд.Но слушайте! Вот соловей запел.«Звучнейшая, печальнейшая» птица![151]Печальнейшая птица? Нет, неправда!Нет ничего печального в Природе.То, верно, был ночной скиталец с сердцем,Пронзенным памятью о злой обиде,Недуге давнем иль любви несчастной(Собой, бедняга, наполнявший всеИ слышавший в нежнейших звуках повестьСвоей же скорби), иль ему подобный,Кто первый назвал эту песнь печальной.

И этой басне вторили поэты,Которым, чем за рифмами гоняться,Гораздо лучше было бы прилечьНа мху лесной лощины, у ручья,При солнце или месяце, внушеньямЖивых стихий, и образов, и звуковВсю душу отдавая, позабывИ песнь свою и славу! Эта славаТонула бы в бессмертии Природы, —Удел достойнейший! — и эта песньС Природой бы слилась и, как Природу,Ее любили бы. Но так не будет;И поэтичнейшая молодежь,Что коротает сумерки весныВ театрах душных, в бальных залах, сможетПо-прежнему сочувственно вздыхатьНад жалобною песнью Филомелы[152].Мой друг, и ты, Сестра![153] Открыта намДругая мудрость: в голосах ПриродыДля нас всегда звучит одна любовьИ радость! Вот веселый соловейСтремит, торопит сладостный потокСвоих густых, живых и частых трелей,

Как бы боясь, что тьмы апрельской ночиЕму не хватит, чтобы песнь любвиСпеть до конца и с сердца сбросить грузВсей этой музыки!Я знаю рощуДремучую у стен высоких замка,Где не живут уже давно. ОнаВся заросла густым хворостником,Запущены широкие аллеи,По ним трава и лютики растут.Но я нигде на свете не встречалТак много соловьев; вдали, вблизи,В деревьях и кустах обширной рощиОни друг друга окликают пеньем, —Где и задор, и прихотливость лада,Напевный рокот, и проворный свист,И низкий звук, что всех других отрадней, —Такой гармонией волнуя воздух,Что вы, закрыв глаза, забыть готовы,Что это ночь! Меж лунными кустамиС полураскрытой влажною листвойВы по ветвям увидите сверканье

Их ярких, ярких глаз, больших и ярких,Когда лампаду страстную затеплитСветляк во мраке.Молодая дева,Живущая в своем радушном домеПоблизости от замка, в поздний час,(Как бы служа чему-то в этой роще,Что величавей, чем сама Природа)Скользит по тропам; ей давно знакомыВсе звуки их и тот летучий миг,Когда луна за облака зайдетИ смолкнет все кругом; пока луна,Вновь выплывая, не пробудит властноИ дол, и твердь, и бдительные птицыНе грянут разом в дружном песнопенье,Как если бы нежданный ветер тронулСто небывалых арф! Она видалаПорой, как соловей сидит, вертясь,На ветке, раскачавшейся от ветра,И в лад движенью свищет, ошалев,Шатаемый, как пьяное Веселье.С тобой, певец, до завтра я прощаюсь,И вы, друзья, прощайте, не надолго!

Нам было хорошо помедлить тут.Пора и по домам. — Вновь эта песнь!Я был бы рад остаться! Мой малютка,[154]Который слов не знает, но всемуЗабавным подражает лепетаньем,Как бы сейчас он к уху приложилСвою ручонку, оттопырив палец,Веля нам слушать! Пусть Природа будетЕму подругой юности. Он знаетВечернюю звезду; раз он проснулсяВ большой тревоге (как ни странно это,Ему, наверно, что-нибудь, приснилось);Я взял его и вышел с ним в наш сад;Он увидал луну и вдруг умолк,Забыв про плач, и тихо засмеялся,А глазки, где еще дрожали слезы,Блестели в желтом лунном свете! Полно!Отцам дай говорить! Но если НебоПродлит мне жизнь, он будет с детских летСвыкаться с этой песнью, чтобы ночьВоспринимать, как радость, — Соловей,Прощай, и вы, мои друзья, прощайте!