Поэзия первых лет революции

Каменный рот мой

Песней

Распялен

От востока до запада...³

Строго говоря, человек как таковой, как неповторимая, индивидуальная личность не является здесь предметом непосредственного художественного изображения. И вместе с тем такого рода стихи обычно несут яркий отпечаток авторского отношения. Сам образ поэта (или - что обычно совпадает - лирического героя) вырисовывается в них весьма отчетливо. Но образ этот повернут определенной гранью, обращен преимущественно ко всему внешнему, объективному, а не к внутреннему миру (как это обычно бывает в лирике) с его тончайшими душевными движениями, сложной психологией и т. п. Какие уж там психологические тонкости, если фигура поэта приобретает поистине вселенские размеры и лицо его, «распяленное» от одного края света до другого, подобно какому-то грандиозному гротеску.

Между тем дело здесь не просто в гигантомании. Отмеченная особенность раскрытия лирического характера приобретает большую устойчивость, она достаточно ощутимо дает себя знать у поэтов, которых нельзя заподозрить в особых пристрастиях к космосу.

В этом смысле весьма показательна лирика Демьяна Бедного. Хотя по своему стилевому оформлению «пафосные» стихи Бедного заметно отличаются от его предельно злободневных «агиток» и, наоборот, во многом соответствуют нормам столь свойственной поэзии тех лет возвышенной (и несколько «велеречивой») патетики, - все же Бедный чуждался слишком уж далеко «отлетать» от земли.

Мы - пожара всемирного пламя,

Молот, сбивший оковы с раба,

Коммунизм - наше красное знамя,

И священный наш лозунг - борьба.

Против гадов, охрипших от воя,

Пожиравших все наши труды,

Для последнего страшного боя

Мы сомкнем трудовые ряды.

Кто честен и смел, пусть оружье берег,

Свергай кабалу мироеда!

Нас ждет или смерть, иль победа,

Вперед, вперед, вперед, вперед, вперед!⁴

Эти стихи из знаменитой «Коммунистической марсельезы» вполне выдержаны в духе времени, и их художественная система предполагает самую широкую, во многом аллегорически-условную трактовку темы. Однако общим контекстом, параллельным введением политической лексики («Свергай кабалу мироеда!») Демьян Бедный как-то локализует эту «всемирность», не дает ей целиком устремиться в заоблачные выси, добивается того, что за отвлеченностью ходовой метафоры революция-пожар читатель очень отчетливо чувствовал накал и отсветы реальной классовой борьбы. Соответственно образ самого поэта - как в этом, так и в других, близких ему стихотворениях, - ассоциируется с одним из участников революционных боев, и такие «смелые» самохарактеристики, которыми пользуется, например, П. Орешин, в лирике Демьяна Бедного просто трудно себе представить. Но как и у Орешина, поэтическая тема освещается у Бедного преимущественно под тем же общим углом. Недостатка в лирических эмоциях нет, они бьют через край, целиком заполняют собою торжественно звучащий стих, воспевающий «всемирное пламя» революции или конкретные ее победы и события. В то же время именно по поводу, в связи с чем-то, вовне находящимся, возникает весь этот поток славословий поэта, который уже не может и не хочет говорить о своих сугубо личных переживаниях, не может - потому что одическое рокотание невольно заглушает индивидуальные ноты, не хочет - так как все его, поэта, личное без остатка отдано трудовому народу, полностью слилось с мирочувствованием простого рабочего, крестьянина, красноармейца. В таких стихах, как «Коммунистическая марсельеза», этот «всеобщий» акцент мотивируется и подчеркивается широтой самой темы. Но вот перед нами другой пример - стихотворение «Работница», которое, согласно своему названию, и в тематическом отношении гораздо скромнее, и интонационно, на первый взгляд, звучит почти камерно.

Язык мой груб. Душа сурова.

Но в час, когда так боль остра,

Нет для меня нежнее слова,

Чем ты - «работница-сестра».

Когда казалось временами,

Что силе вражьей нет числа,

С какой отвагой перед нами

Ты знамя красное несла!

Когда в былые дни печали

У нас клонилась голова,

Какою верою звучали

Твои бодрящие слова!

Пред испытанья горькой мерой

И местью, реющей вдали,

Молю, сестра: твоею верой

Нас подними и исцели!⁵

Здесь поэт уже не прибегает к обобщенному «мы», а прямо говорит от первого лица. И говорит проникновенно-взволнованно, стараясь подыскать «нежные слова» для предмета своего вдохновения. Но весь этот лирический напор строго соотнесен с основной целью стихотворения - воспеть «работницу-сестру», фигура которой рисуется широко, обобщенно, отнюдь не индивидуализировано. Лишь в этой связи возникают упоминания о таких душевных движений, как «боль», «печаль» и т. д. Они именно упоминаются, называются, но не раскрываются, так как не в них главная суть, не они определяют пафос стихотворения, по-своему яркого и эмоционального, а вместе с тем - в соответствии с основными установками - несколько однопланового, «укрупненного», лишенного, опять-таки, сугубо личных, индивидуальных нот.

И вот еще стихи Демьяна Бедного, в которых на этот раз именно личное, «внутреннее» становится ведущим, целиком определяет все развитие темы: