Между голых деревьев гуляя порой осенней,в кругу своих самых интимных воспоминаний,в городской толчее, или в зале библиотеки,или сидя в своей редакции раз в неделю -всегда и повсюду, дружище, всегда и повсюдуя замкнут в свою биографию неизменно.Впрочем, так ли? Издалека я смотрю и сверхуна свою историю, на это существованье,на него, кого я терзаю давно и мучаюи сужу, сужу ежедневно, сужу публично.Но пора уже сбросить эти смешные маскиподсудимого и судьи в одинаковой мере,Я уже не считаю его достойным презренья,в нем тягу к добру и к прекрасному замечаю.Он рано почувствовал сущность вещей, их пафос -пафос моста, и молота, и ромашки,сущность стакана воды и краюшки хлеба;он знал поименно лишепья все и надежды,А для бедных, для сирых, задавленных равнодушьем,ни разу неба не видевших от рожденья,влекомых магнитным полем булыжных улиц,на огромном небе, затянутом едким дымом -дымом пороха, серы, горящих тифозных бараков,-сотворил одноцветную радугу он однажды.Без красивых слов, ничего для себя не требуя,он своею верой ближних своих одаривал.Потому что это было его потребностью.Он народ ощущал, как тело свое натруженное,и всегда готов был, если это понадобится,из открытых ран его вытечь капля за каплею.Он до сей поры не писал ни прошений жалобных,ни стихов не писал ни разу для личной выгоды.И пускай не дано ему было ни смертью геройскою,ни красивою жизнью примером служить кому-нибудь,тем не мене стыдиться нечего ему нынчени наивных порывов своих, ни былых поражений.Пусть одежда его в крови и в клочья изодрана,он душою чист, и грязь к нему не пристанет.В равной мере не по нему – ни фрак дипломата,ни монаха-отшельника грубая власяница.Нет причин ему от прошедшего отрекаться,и в грядущий день он спокойно глядит и прямо.Потому что его история не окончена.Избегая трагедий, фарсов, а также скуки,я опять вхожу в мою собственную биографию,чтоб, пока хоть один человек меня в мире слушает,помогать ему жить, как сердце само подсказывает,избегая фальшивых жестов и слова лживого.