Погашено кровью

— Что-что? — переспросил Сычев. Горелов внимательно посмотрел на громилу.

— Черт их знает, что за люди. Один маленький крепыш, а второй долговязый. Дягилев Петька с пушкой по купе ходил. Только он вошел к ним, и иглу в глаз заработал. Черт его знает, чем он ее метнул, ну точно в глаз. Какая там пушка! А коротышка с обрезом в коридор выскочил, вывел нас всех в тамбур и на полной скорости прыгать с вагона под откос заставил. С трудом потом на товарняк прицепились. А глаз у Петьки вытек. Кривой остался. Плохой знак! Но главарь наш не унимался и опять нас на «железку» вывел, а тут вы.

— Интересный способ защиты, — пробормотал Сычев. — Надо бы на связь выйти к машинисту. А давно солдатики вас обидели?

— Дня три назад.

— Тогда бесполезно. Хорошее у них прикрытие, а нам такое и в голову не пришло. Кому они нужны, солдаты? И возраст подходящий. Боюсь, Палыч, ты прав. Не так просто в стоге сена иголку найти. Ловкие солдатики. Мимо Хвойной проехали и ручкой дяде помахали, а мы по тайге шастали.

— А что, Алексей Денисыч, погоня есть погоня. Если мы их опередили бы, то это не погоня была бы, а облава, капкан, ловушка.

— Послушай, Ватсон, кто тебе внушил, что мы гончие псы? Если мы не научились опережать события, то грош нам цена. — Лесоруб хлопал белесыми ресницами и ничего не понимал.

***

В кабинете на шестом этаже «РКС-банка» стоял плотный столб табачного дыма. Мощные вентиляторы с трудом справлялись с результатами нашествия злостных курильщиков. Пять минут назад закончилось очередное заседание. Секретарша выгребала горы окурков и собирала листки из блокнотов, разрисованные чертиками, кубиками и прочими геометрическими фигурами. Хозяин кабинета сидел за столом, закинув ноги на крышку и распустив галстук, и пытался кому-то дозвониться. Наконец линия освободилась, и на другом конце провода послышался девичий журчащий голосок:

— Слушаю вас!

— Верочка? Это Бронштейн.

— Да, Михаил Осипович!

— Эдуард Викторович у себя?

— Нет, он в валютном хранилище.

— Ах, да-да. Сегодня же четверг. Спасибо.

— Оставить ему какое-нибудь сообщение?

— Не стоит беспокоиться, я сам к нему спущусь. — Бронштейн положил трубку на рычаг и нехотя застегнул верхнюю пуговицу рубашки и жилетку. Приведя себя в надлежащий вид, молодой человек достал из портфеля сверток, бросил его в пластиковый пакет с рекламой «Мальборо» и вышел из прокуренного помещения в широкий коридор.

Служебный лифт был доступен лишь для избранных и обслуживался вооруженной охраной. Просторная зеркальная кабина поглотила пассажира и плавно пошла вниз. Бронштейн наблюдал за световым табло, где поначалу мелькали цифры 3, 2, 1, 0, а затем вспыхивали слова «Хранилище I», «Хранилище II», «Спецхран».

Лифт замедлил ход и остановился. Охранник с автоматом за плечом нажал красную кнопку, и двери распахнулись.

В холле, перед раскрытой настежь стальной дверью, толщина которой соответствовала толщине банкира, каким его принято изображать на карикатурах, стояла группа мальчиков в униформе, увешанных всеми видами оружия, которые человек способен переносить своими силами. Пропусков здесь не требовали и сумки не проверяли. Доступ в святая святых имели единицы, и охрана знала в лицо каждого. На посторонний предмет в руках одного из руководителей банка никто не обратил внимания. Все обитатели подземного дворца привыкли к тому, что господин Бронштейн приходит и уходит с пакетом в руках. Здесь умели забывать об инструкциях, если сам директор о них не помнил.

Бронштейн перешагнул через порог и очутился в светлом помещении, где проживал его величество доллар. Решетки, сетки, тележки, столы и даже полы выдерживали на себе тяжкий груз серо-зеленой бумаги с портретами чужих усопших политических деятелей, имена которых знали не все, а уж о датах жизни и деяниях этих нарисованных аристократов никто не догадывался. Важен не портрет, а сила бумажки, на которой его тиснули.

Один мужчина в окружении четырех длинноногих помощниц перелопачивал пачки с купюрами из одного шкафа в другой, что-то фиксировалось в амбарных книгах, что-то откладывалось в сторону. С появлением Бронштейна девушки захихикали, а их начальник ехидно усмехнулся.

— У тебя, Миша, совести совсем не осталось. Твоя сытая физиономия появляется здесь каждый четверг. Раньше ты знал меру и появлялся раз в месяц, теперь тебя понесло: Неужели, Миша, ты решил отмыть деньги всего преступного мира планеты? Я думал, ты ограничишься Москвой.

Девушки прыснули, но Бронштейн не смутился. Его защищал панцирь невозмутимости, и он давно не реагировал на колкости.

— Вы знаете, Эдуард Викторович, что с преступниками я не общаюсь, но друзьям отказать не могу Хорошим людям надо помогать.

— Сколько тебе нужно на сей раз?

— Всего сто семьдесят пять тысяч.

— Всего! А скажи мне, Миша, кто из хороших людей имеет в заначке такие деньги, если они не преступники? Я не говорю о нашем брате, финансисте.

— На сей раз я помогаю одному функционеру от спорта. Если вы помните, год назад у вас на даче делали теннисный корт. Грамотно сделали.