Поймать Короля и высечь!

За дверью сухо затрещал зуммер. Послышались шаркающие шаги, и уже знакомый скрипучий голос спросил:

— Кто там?

— Это я, — торопливо ответил Толя.

— Кто ты?

— Я… из Наташиного класса.

Дверь приоткрылась.

— Ты?! — жестко сверкнули очки.

— Я… — чего-то пугаясь, Толя отступил в глубину лестничной площадки.

— Натальи нету.

— Как нет? Она же болеет! — испуганно выкрикнул Толя.

— Ее утром увезли в больницу. Вот так-то, догулялись.

— В больницу? — Толя кинулся вниз по лестнице, но тут же вернулся. — В какую?

— Да заходи, заходи. Чего мы на улице-то разговариваем? — бабушка приоткрыла дверь пошире.

Толя подчинился властному голосу и, съежившись под пристальным взглядом, вошел в прихожую. Щелкнул выключатель — и он зажмурился от яркого света.

— Тапочки вон, выбирай любые и проходи, — уже мягче сказала бабушка.

Путаясь в шнурках, Толя снял ботинки и прошел в комнату.

— Иди сюда, на кухню, — услышал он бабушкин голос.

По запаху сдобы Толя понял, куда ему идти. Вошел и остановился, не решаясь поднять глаза.

— Из школы?

— Да.

— Садись к столу.

— Я не хочу. Я сыт! — еще больше смущаясь, отказался Толя.

— Знаю я ваше «сыт», — скрипуче проворчала бабушка, — а ну, садись. Я вон нынче печенья напекла. Наталье снесу. Отведай, удалось ли?

Толя послушно присел к столу. Бабушка зажгла газ и поставила на плиту голубой чайник. Только теперь Толя рассмотрел ее. Наташина бабушка была невысокой, круглой и очки у нее поблескивали не холодно, а добродушно. У плиты они запотели, бабушка сняла их и протерла краешком цветастого фартука. Без очков глаза у нее были какие-то беспомощные. Они сразу напомнили о Наташе.

— А что у нее? — осторожно спросил Толя.

— У Натальи-то?

— Да.

— Врач сказал, что хрипы в легких. Как бы не воспаление. На обследование положили Наталью-то, — подперев кулачком пухлую щеку, бабушка присела к столу. — Она дома-то когда сидит, вся снулая становится, а уж в больнице-то и подавно!

Толя не знал, что означает слово «снулая», перевел его для себя, как сонная и грустная. Бабушка помолчала, посмотрела на зашипевший чайник и тихо добавила:

— Скучать она будет в больнице-то.

— Я сегодня же схожу. Сейчас!..

— Сиди, — уже строго сказала бабушка, как, наверное, говорила Наташе, когда та ее не слушалась. Сняла закипевший чайник и, заваривая чай, сказала:

— Я ужо ходила к ней. Не пускают. Только записки можно передавать. А она скучать будет…

Толя наскоро выпил чай, похвалил печенье — рассыпчатое, сладкое, оно таяло во рту, и побежал в больницу.

В комнате, где принимали передачи для больных, было тесно от посетителей. Едва освободилось место у подоконника, Толя занял его, достал альбом для рисования, открыл чистую страницу и задумался: что же написать?..

Быстро нарисовал веселого человечка, шагающего по лесу с этюдником и пучком кистей, очень похожих на веник, и написал: «К тебе приходил… Завтра он принесет веселые рисунки из жизни леса. Главное, не скучай!» Толя свернул записку треугольником и опустил в корзиночку для писем. Дождался, когда медсестра в белом накрахмаленном колпаке взяла корзиночку с письмами и скрылась в двери с табличкой «Посторонним вход воспрещен».

Всю дорогу, до самого дома, он думал о том, что же нарисовать Наташе, чем ее развеселить?.. Толя делал уроки и постоянно ошибался, в голове то и дело возникали смешные картинки. Но едва он переносил их на бумагу, как тут же грустнел. Рисунки, в лучшем случае, могли вызвать мимолетную улыбку. Его художник падал с моста, убегал от осы, встречался с зайцем… Толя лег спать около двенадцати часов, уставший, измучившийся окончательно.

Все шесть уроков он украдкой доделывал рисунки. Их получилось целых восемь. Учительница математики заметила, что он рисует, и сердито выговорила:

— Пора бы тех, кто учится в разных художественных школах, в нормальные не пускать. А то у них в голове места для математики не остается.

Толя не обиделся. Знал, что «математичка» — добрая женщина. Просто она очень любит свой предмет и дисциплину. Спрятав рисунки, Толя мысленно продолжал делать наброски и, если удавалось для человечка с этюдником придумать смешное положение, то, против воли, его лицо расплывалось в улыбке. Учительница математики сокрушенно покачивала головой, вздыхала, но замечания не делала. Она уважала людей увлеченных. Правда, ее огорчало Толино невнимание к математике, без которой, как она считала, жизнь утрачивает всякий смысл и порядок.

В больнице Толя первым делом подбежал к столику, где лежали записки от больных. Мгновенно отыскал листочек со своей фамилией. От волнения пальцы его слегка дрожали и он не сразу прочел:

«Толя! Мне очень понравился смешной и добрый человечек с этюдником. Мне кажется, я его знаю. Меня очень волнует, как у тебя идет работа над «Поляной света».

Наташа».

Толя раза четыре прочитал записку, сложил ее вчетверо, но тут же ему показалось: что-то пропустил! Он развернул записку и еще раз прочел ее.

— Дружок что ли лежит? — сочувственно спросила его пожилая женщина в зеленой вязаной кофте и заглянула в записку.

— Сестренка?