Поймать Короля и высечь!

Толя отошел от мольберта. За косыми струями дождя и размытая кромка поляны, и недорисованные сосенки-невелички выглядели естественно; воздух над ними был почти осязаемым, словно где-то в пасмурном небе, сквозь брешь в туче, пробился луч солнца, и воздух над поляной, насыщенный микроскопическими капельками воды, вспыхнул золотистым пламенем. Казалось, вот-вот иссякнут струи дождя и над поляной засияет многоцветная радуга.

Хозяин Сеженского леса

Васька и его друзья

Васька Бликов проснулся около четырех часов. Как он поднимался в такую рань, Васька и сам не знал. Просто с вечера загадает: встану с солнышком. Едва облака порыжеют, а макушки деревьев еще дремлют, сон с Васьки как рукой кто снимает.

Затаившись под одеялом, он прислушался: мать неторопко позвякивала посудой на кухне. Едва скрипнули ступеньки крыльца, Васька соскочил с кровати.

Мать Васьки, Полина Андреевна, не любила, когда он уходил за грибами чуть свет.

— Еще навстаешься! — ворчливо причитала она. — В детстве только и поспать. Когда женишься, крикунок появится… ночь и день перепутаешь. Да и куда нам столько грибов? Все одно по знакомым раздадим.

В последние дни ее недовольство возросло. Через две недели сын уезжает в город, в лесной техникум. Сколько из-за этого было слез-то пролито! Сколько раз она отговаривала его: и зачем тебе учиться, раз собрался в деревне жить, и работа лесника опасная — встретишься с браконьерами. Чего только не говорила Полина Андреевна!

Васька не возражал, лишь тихонько посапывал носом — верный признак, что любые упреки вытерпит, а от своего не откажется. Характер у него — отцовский. Он так же вот сказал однажды, что уедет в город, и через месяц уволился из колхозных мастерских.

— Нам, Полина, уже под сорок, — твердо сказал он. — Не грех под старость со всеми удобствами пожить. Разве не заслужили?..

Года три он скитался по общежитиям, а потом другую семью нашел. Но все равно писал, просил, чтобы Полина Андреевна простила его, и еще об одном просил, чтобы сына отпустила после восьмого класса к нему.

«У нас при машиностроительном заводе есть свой техникум, — писал отец, — конкурс в нем невелик. Через четыре года Васек станет спецом. Пойдет на наш завод и опять же у меня под присмотром будет. А там, глядишь, в институт махнет. Он у нас — головастый!.. Так что пускай приезжает. У нас квартира трехкомнатная. Дети у жены Любы уже взрослые. С нами не живут. Места Ваську хватит. Знаю, что ты, Полина, не приедешь, но все равно приглашаю в гости. Уже пора бы и простить».

Всем своим естеством Полина Андреевна противилась этому предложению. Но ради сына, ради его благополучия смирила себя и рассердилась, когда он равнодушно выслушал то, о чем мечтало большинство деревенских мальчишек.

— Не, меня к железкам не тянет, — сказал он и съежился под гневным взглядом матери. И без того невысокий, стал еще ниже, непропорционально длинные, тонкие в запястьях руки его лучинками торчали из коротких рукавов клетчатой рубашки.

И теперь, перед расставанием, Полину Андреевну охватил до конца еще не осознанный страх одиночества.

«Не пущу, никуда не пущу! Пусть живет только со мной», — говорила она себе и далеко за полночь, осторожно ступая босыми ногами по половицам, подходила к кровати сына. Прислушиваясь к его ровному дыханию, не касаясь почти, нежно гладила высунувшиеся из-под одеяла руки, волосы и, немного успокоившись, укладывалась сама.

В обед она придирчиво следила, как он ест, подливала суп, приговаривая:

— Наедайся, на столовских-то харчах не больно разжиреешь!

— Каждый лишний килограмм веса на три года сокращает жизнь, — серьезно замечал Васька.

У незнакомых людей его рассудительность вызывала добродушную улыбку. Ростом Васька невелик, волосы торчат ежиком. Он и на восьмиклассника-то не похож. Казалось, что случайно забежал в класс «длинноволосиков» — так малышня дразнила старшеклассников, отвоевавших право носить длинные волосы. И хотя Ваську частенько называли однокашники «лысым», он не сдавался. Щурил и без того узкие глаза с желтой хитринкой и насмешливо говорил:

— Умная голова волос не держит!

Наскоро поплескавшись под рукомойником, он достал из-под стола двухлитровую банку со вчерашним молоком. За ночь оно покрылось толстым слоем сметаны. Васька налил целый корец, так еще по-старому называли в деревне ковшик, и, не отрываясь, выпил; прихватил из тумбочки ломоть пшеничного хлеба, чтобы уже по дороге закончить ранний завтрак.

Он спешил. Идти в лес поздно — для него мученье! В лесу тесно от голосов, даже птичий щебет не слышен. На росных тропинках чернеют торопливые следы. И когда залезаешь под разлапистую ель, за шиворот не брызгает вода, накопившаяся в хвое за туманную ночь. Здесь уже кто-то побывал. Посмотрел и ушел, сорвав дразняще красную сыроежку, а коренастый белый с коричневой шляпкой не заметил.

Да за грибы Васька и не боится. Еще дня не было, чтобы он с пустой корзиной вернулся. В деревне даже такая поговорка ходила: «Если гриб народился, то Васька его найдет!»