Поющие в терновнике

"Silence!" Sister Agatha hissed, turning on her.	- Молчать! - прошипела, обернувшись к ней, сестра Агата.
"It is a matter of complete indifference to me which one of you was responsible.	- Мне совершенно неинтересно, кто из вас виноват.
You are all late, therefore you must all be punished.	Опоздали все, значит, все заслуживают наказания.
Six cuts." She pronounced the sentence with monotonous relish.	Шесть ударов, - с холодным удовлетворением произнесла она приговор.
Terrified, Meggie watched Bob's steady hands, saw the long cane whistle down almost faster than her eyes could follow, and crack sharply against the center of his palms, where the flesh was soft and tender.	В ужасе смотрела Мэгги, как Боб протянул недрогнувшие руки и трость так быстро, что не уследить глазами, опять и опять со свистом опускается на раскрытые ладони, на самую чувствительную мякоть.
A purple welt flared up immediately; the next cut came at the junction of fingers and palm, more sensitive still, and the final one across the tips of the fingers, where the brain has loaded the skin down with more sensation than anywhere else save the lips.	После первого же удара на ладони вспыхнула багровая полоса, следующий удар пришелся под самыми пальцами, там еще больнее, и третий - по кончикам пальцев, тут кожа самая тонкая и нежная, разве что на губах тоньше.
Sister Agatha's aim was perfect.	Сестра Агата целилась метко.
Three more cuts followed on Bob's other hand before she turned her attention to Jack, next in line.	Еще три удара достались другой руке, потом сестра Агата занялась следующим на очереди -Джеком.
Bob's face was pale but he made no outcry or movement, nor did his brothers as their turns came; even quiet and tender Stu.	Боб сильно побледнел, но ни разу не охнул, не шевельнулся, так же вытерпели наказание и Джек, и даже тихий, хрупкий Стюарт.
As they followed the upward rise of the cane above her own hands Meggie's eyes closed involuntarily, so she did not see the descent.	Потом трость поднялась над ладонями Мэгги - и она невольно закрыла глаза, чтоб не видеть, как опустится это орудие пытки.
But the pain was like a vast explosion, a scorching, searing invasion of her flesh right down to the bone; even as the ache spread tingling up her forearm the next cut came, and by the time it had reached her shoulder the final cut across her fingertips was screaming along the same path, all the way through to her heart.	Но боль была как взрыв, будто огнем прожгло ладонь до самых костей, отдалось выше, выше, дошло до плеча, и тут обрушился новый удар, а третий, по кончикам пальцев, нестерпимой мукой пронзил до самого сердца.
She fastened her teeth in her lower lip and bit down on it, too ashamed and too proud to cry, too angry and indignant at the injustice of it to dare open her eyes and look at Sister Agatha; the lesson was sinking in, even if the crux of it was not what Sister Agatha intended to teach.	Мэгги изо всей силы прикусила нижнюю губу, от стыда и гордости она не могла заплакать, от гнева, от возмущения такой явной несправедливостью не смела открыть глаза и посмотреть на монахиню; урок был усвоен прочно, хотя суть его была отнюдь не в том, чему хотела обучить сестра Агата.
It was lunchtime before the last of the pain died out of her hands.	Только к большой перемене боль в руках утихла.
Meggie had passed the morning in a haze of fright and bewilderment, not understanding anything that was said or done.	Все утро Мэгги провела как в тумане: испуганная, растерянная, она совершенно не понимала, что говорится и делается вокруг.