Пока без названия

Это был маленький американский городок: несколько десятков фирм и офисов, несколько традиционных зданий из красного кирпича, одноэтажные домики, разбросанные по местности, десяток магазинов, библиотека, больница, церковь и школа, и еще один бар, на вывеске которого давно перегорели лампочки, так что название перестало читаться, но все и без этого знали его наизусть. И это место оставалось в том же провинциально-очаровательном и неизменном виде, когда несколько лет спустя появился на свет Анри.

Они жили в небольшом доме, стоящем у дороги. Дом был деревянным и с виду очень простым, рукой Джоан выкрашенный в нежные пастельные тона, в то же время он стойко защищал как мог всех, кого приютил внутри. Эдвин с отцом и братьями продолжал дело их семьи, уже преобразованное с течением времени, и вкладывал в это всю душу. Джоан высаживала цветы в созданном своими руками маленьком саду, старясь вдохнуть в него побольше европейского цветочного шарма, и они раз за разом не всходили, ибо климат был суровым и сухим до бесконечности, но она не оставляла попыток. На их заднем дворе отлично приживались лишь кактусы, которые, впрочем, редко, но цвели нежными сиреневыми цветами, и тогда Джоанн брала старый деревянный стул, вынимала лучшую кофейную пару из кухонного шкафчика, и сидела напротив с чашкой кофе и любовалась этом быстроуходящим, но таким радующим сердце моментом. Все, не только члены семьи, но и соседи и просто знакомые знали, что это время нужно отдать ей полностью, чтобы побыть наедине с воспоминаниями и мечтами, и понимающе оставляли ее.

– 

Сагуаро расцвели! – время от времени замечал кто-нибудь из местных жителей, любуясь Джоан, которая вопреки своему обыкновению не махала приветственно рукой у забора, а спрятавшись от аризонского солнца под зонтом, посвящала свое время рассматриванию распустившихся ненадолго цветков на теле зеленых колючих исполинов.

В этой семье все решалось по взаимному согласию. Панкейки на завтрак, покупка нового комода, выбор радиостанции или же совместное обсуждение будущего – все повороты и выборы были пропитаны благодарностью, поскольку оба они, родители мальчика, с первого дней знакомства и начала страстных отношений искренне любили друг друга, а его самого, изменившего их семью навсегда через несколько лет своим появлением, впоследствии с удвоенной силой.

Едва ли все люди, встречавшие Анри хотя бы однажды, могли назвать кого-то красивее чем он. Его поистине удивительная внешность была первым фактором, заставившем врача, а потом и остальных поразиться и зашептаться, и более того, меняясь с годами, он только сохранил и приумножил эту особенность. Его волосы цвета пшеницы вились, поразительно контрастируя с синевой глаз, и любой прохожий всегда, бросая беглый взгляд на мальчика, на секунду останавливался и отдавал свою мимику во власть изумления. «Таких божественно красивых лиц не бывает», – проносилось в головах этих людей. Они часто отворачивались, силясь стряхнуть наваждение, словно взявшее их в плен оцепенения после его слишком взрослого взгляда, и возвращаясь в свою реальность чувствовали себя лучше, отправляясь прежними путями. В его

родном городе к исключительности Анри постепенно привыкли, но стоило только семье вывезти его за пределы, как они неизменно наблюдали одну и ту же реакцию. Джоан, безусловно, льстило наблюдать его воистину ангельскую, а может и с примесью дьявольщины красоту, и она с первых же дней видела в этом условие того, что таким же особенным будет и жизнь их сына.

С раннего детства самой частой реакцией Анри на окружающий мир было проницательное молчание. Впрочем, оно не давало ни малейшего повода усомниться в наличие блестящего ума и огромных способностей, стоящих за этим философским безмолвием. Анри был первым и единственным ребенком Эдвина и Джоан, и его отношения с ними, впрочем, как и практически каждые отношения Анри с кем бы то ни было, нельзя было назвать ни в коей мере обычными, стабильными, или же близкими – для них вообще не было ни одного подходящего определения. Родители беспокоились, постоянно пытаясь найти эту невидимую связь и, не находя явные подтверждения ее, бесконечно расстраивались и вновь собирались. Оба они, сохраняя в целом жизнерадостность и бодрое расположение духа, иногда давали запронить в себя мрачные мысли о том, что возможно, их семья – это исключение из правил, и их ребенок никогда не захочет быть с ними в контакте и сблизиться. Однако далее их спальни эти разговоры не выходили, и эта непростая тема всегда поднималась только между ними. Эдвин относился к практически затяжному молчанию сына даже более болезненно, чем Джоан, но также не подавал вида. Он скрывал свои чувства по поводу того, что его сын скрывает свои чувства, и эта цепь долгое время оставалась неразомкнутой.

Бывало, играя с маленьким Анри на заботливо постланном на деревянном полу паласе, со всем своим энтузиазмом, Эдвин катал по нему детские фургончики и грузовики.