Пока дышу

А ещё была Натали… Натали была везде, куда бы он ни пошёл. Пока до Троя не дошло, наконец, что он бессознательно ищет встречи с ней сам, и только убедившись, что с девушкой всё в порядке, успокаивается. Но и Нат вела себя загадочно. То вспыхивала, словно незнакомка, и спешила по срочным делам, то подолгу молчала, глядя на Троя, отчего ему становилось трудно дышать, а мысли путались. Он злился и уходил. Хотелось что-нибудь расколотить или на крайний случай перестрелять уже, наконец, проклятых кабанов, бесконечно портивших ограду.

***

В этот раз он окликнул её сам. Так остро захотел, чтобы она была рядом, вот прямо сейчас, сию минуту, что язык опередил разум. Окликнул и не знал, что сказать. «Идиот. Как выражается Шелли — клиническая картина ясна».

Трой молчал, упираясь лопатками в острую грань доски в том месте, где заканчивался настил веранды и начинались не слишком ровные, словно их вытачивали вручную, столбики её ограждения. Натали тоже молчала. Ждала, что он скажет, а Трой не мог вымолвить ни слова, словно проглотил проклятый язык. Он смотрел на девушку, которую знал больше двух месяцев (вечность для жалкого остатка его жизни), с которой провёл в пути восемь дней один на один, и силился разглядеть то, чего не замечал раньше.

У неё были карие глаза. Они темнели и светлели в зависимости от освещения. На солнце они теплели, в них появлялись золотые искорки и становился отчётливо виден зрачок. В сумерках там поселялась загадочная глубокая чернота, отражавшая, но не излучавшая свет.

Лицо, с высокими скулами и тонким прямым носом, было подвижным, живым. Губы часто складывались в лёгкую полуулыбку, мечтательную и предназначавшуюся лишь теням её мыслей.

Натали не была красивой. Не была дурнушкой. С одинаковой лёгкостью Трой мог представить, как она затмевает ослепительных звёзд с затрёпанных обложек старых журналов — такой она просыпалась по утрам. В миг, пока осознание действительности ещё не накладывало на тонкие черты свою жестокую маску, она словно пребывала в другом, совершенно недоступном его пониманию мире. Свет этого места отбрасывал на её лицо сияние очень чистой, болезненно-хрупкой красоты. Или — как сейчас — самой обычной девчонкой: тёмно-каштановые волосы спрятаны под выгоревшей бейсболкой, левая щека перепачкана землёй, кончик носа шелушится, между прямых бровей — едва заметная морщинка, взгляд нетерпеливый, вопрошающий… Но вокруг каждого из образов неизменно присутствовало противоречивое облако лёгкости, стремительности и одновременно — спокойствия и неторопливой вдумчивой точности.

Получалось странно, но именно так Трой и ощущал. Такая несогласованность почему-то его не смущала и не противоречила всему, что он узнал о Нат с момента первой встречи. При необходимости она могла становиться такой же жёсткой, как её рука, державшая карабин, и столь же смертоносно-точной, как её глаз опытного стрелка. Он невольно вспомнил, как пытался подкатить к Нат там, в поезде, и усмехнулся. Глупо было надеяться, что она забыла, каким идиотом он может быть.

Натали была особенной девушкой. Трой даже не предполагал, что такие бывают. Смешно было не признать этого теперь, но как раз это признание всё и усложняло. Было легче нахмуриться и уйти, чем стоять перед ней эдаким вот болваном!

Обрез доски впивался в лопатки, а он все налегал и налегал плечами, надеясь, что боль сможет сдёрнуть с мозгов размягчающий их дурман. Откуда берутся эти странные мысли, образы какие-то? Трой нахмурился.

Нат вздохнула и напомнила:

— Ты что-то хотел спросить?

— Угу, — пробурчал он. — Поможешь мне завтра с оградой на дальнем конце поля? Чёртовы кабаны опять порвали сетку у самой земли. Там пальцы потоньше нужны, проталкивать петли будешь, а я — затягивать с другой стороны.

Он растопырил пятерню, украшенную царапинами разной степени заживания — проволока резала и колола пальцы безжалостно.

— Конечно!

Ему показалось, что в голосе Нат прозвучало облегчение. «А чего она ждала?» — задался вопросом Трой, глядя, как девушка не спеша направляется в дом.

Раздосадованный на своё глупое поведение и не менее глупые мысли, Трой на ходу машинально потрепал холку сунувшегося под ладонь Бади, и почти прошёл мимо. Его задержал взгляд собаки, полный недоумения и грусти.

— Ох! — Трой присел перед псом и запустил обе руки в густую шерсть на загривке. — Прости, дружище!

Жаркий собачий язык немедленно совершил путешествие по его лицу, и Трой со смехом отстранился. Бади, секунду назад расстроенный, улыбался в свойственной ему манере — приоткрыв пасть и часто дыша. Язык свешивался между клыков розовой подрагивавшей тряпочкой. С неё медленно капала прозрачная слюна. Для пса мир снова пришёл в равновесие. Но не для Троя.

***