Пока мы были не с вами

Зума и Хутси приносят остальные блюда, и мы завтракаем, а мистер Севьер рассказывает нам о новой мелодии, о том, как нужные звуки пришли к нему прямо посреди ночи. Он говорит о музыкальном сопровождении фильма, о паузах и нотах и обо всем остальном. Миссис Севьер вздыхает и смотрит в окно, но ей тоже приходится слушать. Прежде я не знала, что люди за-писывают музыку на бумаге. Все мелодии, что я знаю, я выучила на слух, когда Брини играл на гитаре, губной гармошке или на пианино в бильярдной. Музыка всегда отзывалась где-то глубоко внутри меня и заставляла почувствовать себя как-то по-особенному.

Теперь я задумываюсь: знал ли Брини, что люди записывают мелодии, будто слова, на бумаге и они попадают в кино, как рассказывает мистер Севьер. Музыка, которую он придумал, нужна для фильма. На своем конце стола он размахивает в воздухе руками, быстро и восторженно рассказывая о сцене, в которой квантрильские рейдеры скачут через Канзас и сжигают целый город.

Он напевает мелодию, отстукивая по столу ритм. Звенит посуда, и я будто слышу стук лошадиных копыт и грохот взрывов.

— Ну что думаешь, дорогая? — спрашивает он у миссис Севьер после окончания своего объяснения.

Она аплодирует ему, и Ферн тоже хлопает в ладоши.

— Это шедевр! — говорит миссис Севьер.— Конечно же, шедевр! Как тебе кажется, Бетти?

Я не могу привыкнуть к тому, что они называют Ферн этим глупым именем, но они, разумеется, считают, что ее именно так зовут.

— Фыдевыр! — Ферн пытается произнести слово «шедевр» со ртом, набитым овсянкой.

Они втроем смеются, а я все так же сижу, уставившись в тарелку.

— Как хорошо видеть ее счастливой, — наша новая мама наклоняется над столом и убирает у Ферн с лица локон — чтобы он не окунулся в овсянку.

— Да, очень здорово,— мистер Севьер смотрит на жену, но она этого не замечает. Она занята — гладит Ферн.

Миссис Севьер накручивает волосы Ферн на палец, формируя из маленьких кудряшек крупные локоны, как у Ширли Темпл. Миссис Севьер больше всего нравится, когда прическа моей сестренки выглядит именно так. Поэтому свои волосы я с утра чаще всего заплетаю в косу, чтобы она не надумала сделать с ними то же самое.

— Я беспокоилась, что мы никогда к этому не придем, — говорит она мужу.

— На все нужно время.

— Я так боялась, что никогда не стану матерью.

Его глаза округляются, будто от счастья, и он смотрит на нее через стол.

— Теперь она наша.

«Нет! — хочется мне закричать. — Ты не ее мать. Ты не наша мать. Твои дети — там, на кладбище в саду». Я ненавижу миссис Севьер за то, что она хочет оставить себе Ферн. Я ненавижу ее детей за то, что они умерли. Ненавижу мистера Севьера за то, что он привез нас сюда. Если бы он нас не трогал, мы уже вернулись бы на «Аркадию». Я и Ферн. Никто не завивал бы волосы сестры в локоны Ширли Темпл и не называл бы ее Бет.

Я так сильно стискиваю зубы, что волна боли проходит до самой макушки. Я ей рада. Это легкая боль, и я знаю ее источник. Я могу в любое время ее прекратить, когда захочу. Боль в моем сердце гораздо сильнее. Я не могу справиться с ней, как бы ни старалась. Она пугает меня так сильно, что я даже не могу дышать.

«Что, если Ферн решит, что эти люди нравятся ей больше, чем я? Что, если она забудет Брини и Куини и “Аркадию”?» Там у нас не было модных платьев, самокатов на крыльце, мягких плюшевых медведей, цветных карандашей и маленьких фарфоровых чайных сервизов. У нас была только река, но она кормила нас, несла нас на своих водах и давала нам свободу.

Я постараюсь, чтобы Ферн не забыла. Она не может полностью превратиться в Бет.

— Мэй? — миссис Севьер что-то говорила, а я даже ее не слышала. Я изображаю на лице радость и поворачиваюсь к ней.

— Да... мама?

— Я говорила, что собираюсь взять Бет с собой в Мемфис, чтобы подобрать ей специальную обувь. Нам важно как можно раньше, пока Бет еще маленькая, скорректировать ножку, которая подворачивается внутрь. Мне сказали, что, когда ребенок вырастет, этого не исправить. Будет жаль, если мы не займемся этим сейчас, когда все еще можно вылечить,— она чуть склоняет голову набок и становится похожа на орла, который высматривает рыбу. Он красив, но рыбе стоит быть поосторожнее. Я рада, что ноги у меня сейчас под столом и она не видит, что правая ступня у меня тоже чуть косолапит, как и у всех нас. Мы унаследовали это от Куини, и Брини говорит, что это отметина царственной семьи королевства Аркадия.

Я выпрямляю стопы на случай, если она вдруг решит посмотреть и на них.

— Ей придется спать со специальной шиной на ножке,— говорит миссис Севьер. Мистер Севьер открывает газету и просматривает ее, временами откусывая кусочки бекона.

— Вот как, — бормочу я. «Ночью я сниму эту шину с ноги Ферн!»