Пока мы были не с вами

Луна уползает за деревья, и керосин в лампе тоже на исходе. Пламя шипит и плюется, и наконец в ней горит только фитиль. Легкий ветер гасит его. Мы глушим мотор, гребем к берегу и привязываем швартовочный канат к какой-то ветке. Ноги и руки у меня тяжелые, будто разбухшие от воды бревна, которые я отталкивала веслом, они болят и ноют. Я пробираюсь на середину лодки и ложусь под одеяло рядом с Ферн, которая проспала почти всю дорогу.

Арни тоже забирается к нам.

— Отсюда до конца трясины уже недолго, — говорит она, и мы прижимаемся к мирно посапывающей Ферн, продрогшие, мокрые и очень сонные. Мне кажется, что откуда-то издалека доносится музыка — если это плавучий театр, значит, река совсем близко,— а может, просто от усталости разыгралось воображение. Но, погружаясь в сон, я уверена, что улавливаю отдаленные звуки барж и лодок. Их сирены и свистки далеко разносятся над спящей рекой. Я вслушиваюсь, пытаясь понять, попадались прежде нам эти корабли или нет. «Бенни Слэйд», «Дженерал Пи», колесный пароход с его характерными звуками: пфф, шлеп, шлеп, пфф...

Я дома. Меня, баюкает колыбельная, которую я знаю наизусть. Я позволяю звукам темноты и ночи пропитать меня насквозь, прогнать дурные сны и тревоги. Мать- вода нежно и мягко качает меня, и вот уже нет ничего, кроме нее...

Я сплю глубоким сном речных бродяг.

Утром меня будят чьи-то голоса. Голоса... и стук дерева об дерево. Я сбрасываю одеяло, Ар ни резко выпрямляется с другой стороны от Ферн. Мы с минуту смотрим друг на друга, вспоминая, где мы и что делаем. Ферн переворачивается на спину и, моргая, смотрит на небо.

— Я ж тебе говорил, что на лодке кто-то есть, Рим- ли, — три чернокожих мальчишки стоят на корнях кипариса и смотрят на нас, штанины их комбинезонов высоко закатаны на тощих, грязных ногах.

— Там и девчонка есть! — говорит самый высокий парнишка, вытягивая шею, чтобы лучше меня рассмотреть, и постукивает по борту лодки концом своей остроги для лягушек.— И еще одна, мелкая. Белые девчонки!

Остальные отступают, но самый старший — ему на вид не больше девяти-десяти лет — остается на месте.

— Что вы тут делаете? Потерялись, что ли?

Арни поднимается и машет на него рукой.

— Сматывайтесь! И побыстрее, если хотите по- хорошему,— голос у нее низкий и грубый, она говорит как раньше, когда я еще не знала, что она — девочка.— Мы рыбачим-: Дожидались рассвета, чтобы снова закинуть удочки. Отвяжи веревку, и мы уйдем в протоку.

Мальчишки не двигаются с места, с любопытством наблюдая за нами.

— А ну-ка быстро, слышали меня? — Арни указывает веслом на ветку, к которой мы привязали лодку. Вода повернула ее, пока мы спали, и веревка запуталась в ветвях. Самим нам будет трудно ее распутать.

Я роюсь в мешке и вытаскиваю печенье. В доме Севьеров сладостей, которые пекла Зума, всегда было с избытком. Готовясь к путешествию, я за последние дни натаскала немного печенья. Теперь оно нам пригодится.

— Я брошу вам печенье, если поможете и уйдете.

Ферн протирает глаза и спрашивает:

— Где мама?

— Тише,— шикаю я на нее.— Сиди тихонько. И ничего не спрашивай.

Я показываю печенье чернокожим мальчишкам. Самый маленький широко улыбается, бросает острогу и взбирается на ветку, ловко, словно ящерица. Ему приходится попотеть над узлом, но он его развязывает. Мы начинаем дрейфовать, и я бросаю им на берег три печенья.

— Вообще не надо было им ничего отдавать, — ворчит Арни.

Ферн тянется ко мне и облизывает губы.

Я протягиваю Ферн и Арни два последних печенья.

— Когда мы доберемся до «Аркадии», у нас будет вдоволь еды. Куини и Брини так обрадуются, что наготовят целую гору вкуснятины — ты глазам не поверишь! — С самого начала нашего путешествия я обещаю Арни все подряд, лишь бы она не передумала. Я вижу, что ей все еще хочется вернуться к отцу и братьям. Забавно, что можно привыкнуть даже к плохому и считать это нормальным.

— Вот увидишь,— говорю я ей,— как только мы окажемся на «Аркадии», сразу отправимся вниз по течению, туда, где никто не сможет нам навредить. Мы поплывем на юг, а старый Зеде отправится следом за нами.

Я и себе твержу то же „самое с тех пор, как мы запустили мотор и выбрались из устья болотной протоки, но у меня внутри будто есть веревка, крепко привязанная к чему-то неподалеку, и она все натягивается и натягивается, даже когда мы делаем поворот — деревья расступаются, а между ними возникает река, готовая унести нас домой. Но и теперь тревога не исчезает, она только растет, и причина тому вовсе не волны от больших кораблей, которые толкают и раскачивают нашу лодку, пока мы медленно скользим вдоль берега в сторону Мемфиса.

А когда мы наконец видим Мад-Айленд, меня начинает колотить, и я почти мечтаю о том, чтобы проходящая мимо баржа раздавила нашу лодку, пока мы не покинули реку. Что скажут Брини и Куини, когда увидят, что кроме меня у них осталась только Ферн?!