В одной руке Кэтрин сейчас держала аптекарский пузырек с порошком, в другой – завещание Гарри. Гарри писал свои письма размашисто, буквы имели сильный наклон и едва помещались на странице. Почерк Монкрифа был мельче, ровнее и выдавал натуру более уравновешенную и сильную.
Если бы Кэтрин не сожгла те письма, она бы давно все поняла. Но и сейчас, глядя на подпись Гарри под завещанием, она сознавала, что видит этот почерк впервые.
Кэтрин стало трудно дышать. Она будто окаменела. Комната поплыла перед глазами.
Она делилась с ним мыслями, признавалась в малейших движениях души и тайных порывах.
Зачем Монкрифу писать ей?
Потому что Гарри было лень. Потому что он спал с другими женщинами. Потому что Кэтрин сама сходила с ума от любви и надоедала своими бесконечными письмами человеку, на которого они нагоняли скуку, и который относился к ним как к нежелательному напоминанию, что он женат.
Кэтрин сложила руки на туалетном столике и спрятала в них лицо.
Неужели она вызывала такую жалость, что Монкриф решил сам отвечать ей?
Сложив руки на коленях, Кэтрин бездумно сидела, пытаясь справиться с охватившей ее дрожью. Стук в дверь заставил ее очнуться. Кэтрин ожидала увидеть Монкрифа, но это оказался Уоллес.
– Ваша светлость!
Кэтрин встала, открыла дверь и с изумлением увидела, что Уоллес стоит в одной рубашке и панталонах.
– Ваша светлость! Горит главная башня! – Он заглянул ей через плечо.
– Монкрифа здесь нет. Возможно, он в винокурне. – Кэтрин почти не сомневалась, что муж там или еще в каком-нибудь месте, где ему быть вовсе не полагается. Он должен лежать в постели и поправляться после ранения. Но Монкрифу никто не указ.
– Да, ваша светлость.
Уоллес поклонился и поспешно отправился разыскивать Монкрифа.
Кэтрин бросилась к окну. Над круглой башней взлетали языки желтого пламени. Очевидно, пожар начался на чердаке, набитом старой мебелью.
Луны не было видно, дым от пожара закрывал звезды. Кэтрин прижалась лицом к холодному стеклу. Страшное зрелище горящей башни ужасало ее. Деревянные полы сгорят очень быстро, потом дойдет очередь до мебели и картин, потом – до сундуков на первом этаже.
Вдруг Кэтрин увидела, как по двору в одной рубашке бежит Монкриф, и сама выскочила из комнаты. Уоллеса не было на месте, Кэтрин схватила свой плащ, чей-то камзол и побежала к горящей башне.
Монкриф уже организовал две группы, которые по цепочке передавали друг другу ведра с водой. Кэтрин хотелось прокричать, чтобы он был осторожнее. Недавние мысли вылетели из головы, сейчас она думала только о грозящей ему опасности.
– Тебе нельзя здесь, – строго сказал Монкриф, подбежав к Кэтрин.
– И тебе тоже. – Она помогла ему надеть камзол на раненую руку. – Ты же болен.
В ответ Монкриф улыбнулся ей озорной улыбкой:
– Я же говорил, что быстро поправляюсь.
Кэтрин покачала головой и перевела глаза на бушующее пламя.
– Я так и не закончила инвентаризацию. Бог знает, сколько ценностей там сгорит.
– Будь это настоящие ценности, их не сунули бы в башню.
Кэтрин внимательно посмотрела на мужа: равнодушие к убыткам – как это на него похоже.
Монкриф ладонью пригладил волосы. На лбу остался черный след сажи. Кэтрин стерла его. Этот жест удивил обоих.
– Прости, – пробормотала Кэтрин, не желая объяснять, что просто хотела до него дотронуться. Все противоречивые чувства последних дней вдруг захлестнули ее.
Кэтрин столько месяцев горевала о человеке, которого никогда не существовало, и лишь сегодня поняла, что мужчина, о котором она грезила, – Монкриф. В памяти всплывали его слова, так напоминавшие фразы из писем. Было столько мелочей, которые должны были подсказать ей правду.