Пока смерть не разлучит нас

Воспоминания о первом разе остались странные: было больно, чуточку неловко, и меня оглушало осознание, что я делаю совершенно непозволительные вещи. Никогда не подозревала, какую в действительности сладость дарила физическая любовь. И вчера в тесной комнатушке Риорской академии чувства были иные: лихорадочные, яростные. Любовный акт, закончившийся полным провалом (в прямом смысле этого слова), походил на борьбу. Мы выплескивали напряжение, недовольство и тревогу. Ничего более. Сейчас все изменилось. Никаких мыслей в голове! Мы словно остались одни на белом свете, а вокруг кружил благословенный снег.

Задыхаясь от наслаждения, я сжимала в руках покрывало, кусала губы, а потом подушку. Принимала Доара полностью, жадно брала все, что он давал, не боясь, без колебаний. Я была ведомая, послушная его воле. Ни терзаний, ни робости, ни сомнений в том, что все происходящее – правильно. Мы вместе здесь и сейчас, а потом навсегда.

После абсолютно потрясающего завершения я трудом возвращалась в реальность. Тело наполняли нега и приятная усталость, мышцы ныли. Глаза Доара были по-прежнему затуманены, широкие плечи и грудь блестели от пота.

– Все хорошо? – тихо спросил он, осторожно убирая с моего лица белую прядь волос.

Я быстро облизала пересохшие губы и выдала, пожалуй, самую дерзкую фразу за всю свою жизнь:

– Доар Гери, с нашего последнего раза ты точно набрался опыта!

* * *

– Что делается! – жаловался Эрл, подливая Доару горячий тэй. – Вы спали и не видели, уважаемые риаты, но утром пошел снег. Кружился себе, мягонький такой, а потом как началась метель! Даже окна залепило. И бах! Все закончилось. Никогда такого не видел.

От неловкости я боялась поднять глаза и с заинтересованностью, достойной огромного лобстера, разрезала на тонкие ломтики кусочек сыра.

– Долину занесло? – нейтральным тоном спросил Доар, но я буквально чувствовала насмешливый взгляд.

– И это еще одна странность. Занесло только нас и еще особняк напротив. На соседней улице уже и снег растаял, а у нас вон сугробы насыпало. Надо чистить?

– Надо чистить, – с самым серьезным видом согласно кивнул Доар и немедленно обратился ко мне: – Аделис, ты же хорошо управляешься со снегом. Может, поможешь?

– Возьмем лопаты и прокопаем дорожки? – стрельнула я нехорошим взглядом.

– Я вообще о магии. Ты же не только стены умеешь замораживать.

Я многозначительно изогнула бровь, намекая, что Доар несколько попутал берега. Но, откровенно сказать, чувствовала я себя лучше сытой кошки, поэтому по-настоящему злиться не выходило.

– Снег весной растает, – напомнила я. – И вообще, зима в этом году будет снежная, а весна полноводная. Я тебе как маг говорю.

– Хорошо, – шутя, поднял руки Доар, – если эсса утверждает, что наш особняк засыплет до крыши, то кто я такой, чтобы спорить. Мне интересно, летом-то что будет происходить?

– До лета дожить сначала надо, – намекнула я, что если кое-кто не перестанет смущать девушку, то вряд ли доживет до тепла в телесной целостности.

– Аделис, вы чувствуете, какая погода будет зимой? – заинтересовался Гаэтан. – И как же? Нас ждут морозы?

– Не знаю насчет морозов, – ввернул Доар, – но снега точно будет много. Уверяю вас, мастер Гаэтан, очень, очень много…

В следующий момент он положил в рот кусочек мясного пирога, но пришлось грызть ледышку. В назидание! Пусть понимает, что дразнит женщину, умеющую замораживать не только стены в холле.

– Никогда в жизни не ел ничего вкуснее, – ухмыльнулся Доар.

– Обязательно передам нашему повару, – охотно пообещал Эрл. Лакей вообще с самого утра вел себя исключительно услужливо. Видимо, после сюрприза с Веронией опасался лишиться места.

Через некоторое время в особняке появился Якоб и немедленно высказал недоумение, мол, на его стороне долины снег растаял, а у нас завалы, будто на дворе праздник смены годов. Сговорились они, что ли? Гордо проигнорировав насмешливый комментарий Доара (не понимаю, он от самодовольства лопался?), я устроилась за узеньким столиком в углу кабинета и с непроницаемым видом принялась стучать по столешнице, выравнивая стопочку писчей бумаги.

Из холла доносились неясные вопли Гаэтана, скандалившего с идэйцами. Подозреваю, что разнорабочие три раза прокляли минуту, когда согласились обивать стены, и перед сном молились горным духам, чтобы сбежать от демона, замаскированного под тщедушного старичка. Доар вполголоса обсуждал с секретарем дела, а я гипнотизировала взглядом чистый лист с гербом семьи Гери в уголке и пыталась заставить себя написать хотя бы одно слово матери. С острого кончика пера сорвалась крупная чернильная капля, замарала белую бумагу. Пришлось достать чистый лист, аккуратно подложить под руку промокашку. Я нацарапала пару слов и снова замерла…

– Над чем ты корпишь? – вдруг в тишине прозвучал голос Доара.

Оказалось, что он внимательно наблюдал за моими «творческими муками».

– Пишу в Эсхард, – туманно пояснила я, не понимая, почему в его присутствии не повернулся язык упомянуть матушку.

– Много написала?

– Не то чтобы много…

На листе тянулась единственная мелкая строчка: «Светлых дней, мама».