Пока живешь, душа, - люби!..

положительные отзывы практически всех, кто ее прочитал, достойного отклика книга так

и не получила, что больно ранило автора.

Почему же так вышло? Осмелюсь предположить - по той же причине, почему не ну-

жен был сам Михаил Николаевич. Никому ничего особенно не нужно, если перестаешь

«толкаться и давить». А «толкаться» Вера устала.

...Вспомнилось, как в семидесятые годы прошлого века первый секретарь обкома

КПСС посчитал, что Вологде для повышения престижа власти нужно иметь прирученного

писателя-классика. На роль мэтра был приглашен с Урала Виктор Астафьев. Ему дали

квартиру в престижном доме и подарили мебельный гарнитур. Но Астафьев не оправдал

надежд: вел себя независимо, а потом и вовсе уехал, да еще и написал по мотивам воло-

годской жизни сатирическую повесть «Печальный детектив». Это писателей и власть оби-

134

дело («Гарнитур взял, а нас опозорил...», «После знакомства с этим произведением хоче-

тся помыть руки»). Когда я рассказала об этом профессору Пермского университета Р.В.

Коминой, она засмеялась: «Писателям дарят не гарнитуры, а понимание».

Миша говорил о коллегах-писателях:

- Я никому ничего не желаю плохого. Но я им - не по зубам.

Болезнь скручивала его. К физическим страданиям добавлялись моральные. Муча-

ясь от одиночества, все больше замыкался в себе.

КРЕСТ

Жизнь вечна

В мечтах дурака:

Признанье,

Раденье о благе...

Спокойно выводит рука

Раздумья мои на бумаге.

Мелеет надежды река.

Тень в черном,

Российские дроги...

Выводит рука старика

Знак Плюс

На вчерашней дороге.

Знак Плюс - это и есть крест. Многим казалось: жизнь поэта подходит к концу, он

уже никогда ничего нового, интересного не напишет. К счастью, они ошиблись.

* * *

Страшись безликой тишины,

Когда в безумной круговерти

И жизнь, и смерть

Обобщены

В таинственное жизнесмертье,

Где по команде слезы льют

И выше смысла ставят фразу,

И любят нищие салют,

И умирают по приказу.

НЕИЗБЕЖНОСТЬ

Вере Бузыкаевой

Ты задай мне вопрос,

Не отвечу –

Задай его снова.

Может, вместе найдем –

Как с собой примирить это слово:

Превратиться в пыльцу,

Стать ничем

Под дождями, снегами.

Безразличное время

По лицам пройдет сапогами.

Как осмыслить ничто:

Беззащитность,

135

Бесправье,

Безгласье...

И при жизни еще

Отыскать с неизбежным согласье.

* * *

Никого я в друзья не зову.

Ни пастух мне не нужен,

Ни стадо.

Други, недруги –

Сон наяву.

Сновидений мне больше не надо.

Оскудев, разбежались друзья.

И петляет еще в поле голом

Беспричальная стежка моя

Меж свободою

И произволом.

* * *

Безумнее на свете нет беды –

Жить в вечном состоянии вражды,

Когда дыханьем,

Мыслью правит бой –

Неважно с кем,

С врагом

Или с собой.

* * *

Я знаю

Кровь и смерть войны,

Колосья,

Тучные от праха,

Глаза казненных без вины,

Психоз бесправия

И страха.

Так уж ведется на Руси...

У самого себя спроси

За тесноту,

За нищету,

За немоту,

За темноту,

За политический разбой,

За всех,

Гонимых на убой.

И никаких гарантий нет,

Что мы не повторим тех лет.

* * *

Было стыло. Стало пусто.

Нищий верит. Умный пьет.

Ритуальное искусство -

Пляска в прорву, в гололед.

136

Обрученные с бесплодьем,

Скрыв трагедию под фарс,

Мы от прошлого уходим,

А грядущее – от нас.

* * *

Помолчим.

Больную память я не трогаю.

Слез удушье: дорогая...

Дорогой...

Весь свой путь

Прошел разлучною дорогою.

И пришел к тебе – другой.

И сам другой.

Заморожено на сердце,

Заморочено.

То, что было,

Не воротишь, помолчим.

Наша молодость

Страною укорочена,

Перечеркнута

Без смысла и причин.

Ты прости меня, далекая, родимая,

Не брани за преждевременность седин:

За утерянное, за необратимое!

Жизнь уходит.

Ты одна.

И я один.

* * *

За все, что выстрадал когда-то,

За все, чего понять не мог,

Две тени-

Зека и солдата-

За мной шагают

Вдоль дорог.

После боев

Святых и правых

Молитву позднюю творю:

Следы моих сапог кровавых

Видны –

Носками к алтарю.

Есть в запоздалом разговоре,

Есть смысл:

За каждый век и год,

Пока не выкричится в горе,

Пока не выплачется в горе,

Любя, душа не запоет.

(Из сборника «Свобода – тягостная ноша»)

137

ЧЕТВЕРОСТИШИЯ

В прозаической миниатюре «Еретикон» критик Сергей Фаустов назвал Сопина

японским поэтом, аргументировав цветисто: «Я мечтаю его стихи читать на японском

языке - написанные иероглифами. Иероглифы изображают разорванную колючую

проволоку империи гостеррора и лжи. Они изображают колючую проволоку человеческой

глупости. Стихи Сопина разрывают колючую проволоку несвободы, поэтому они должны

быть написаны иероглифами! Я это утверждаю с восклицательным знаком».

Вряд ли японец согласился бы с таким оди- озным толкованием своего

исторического пись-ма, но по краткости и афористичности некоторые стихи

Михаила действительно приближаются к китайско-японским формам хэйку или танка.

Некоторые из них возникали как четверостишия сразу. Привычная картина: Миша

ходит по комнате взад-вперед, рифмует и вдруг выдает нечто, что немедленно надо запи-

сать. Нередко просит сделать это меня, чтобы не искать очки. Предлагается вариант. Этот

процесс может растягиваться на месяцы и годы, двигаясь как в лучшую, так и в худшую

сторону. Наши мнения расходятся, мы начинаем спорить, даже ссориться... Сходимся на

компромиссе: «Пусть полежит».