Вот, кажется, нашла. Но смотрит на меня зло, совсем как прокурор.
— И кто вас научил так нагло врать?
— Вы это о чем, мадам?
— Да все о том же…
— Разъясните…
— Да что уж тут разъяснять! Ваша княгиня двадцать лет как померла, причем в весьма и весьма преклонном возрасте. — Мадам едва сдерживает возмущение. — Так как прикажете вас понимать? Вы что же, с младенчества были влюблены в старуху?
Вот незадача! Этого я как-то не учел. Просто-напросто об этом не подумал. Однако расскажи я правду, уж это точно, было бы гораздо хуже. Выходит, прав был князь…
— Мадам, даже не знаю, как сказать… Но вы же все равно ни слову не поверите.
— Так, новая история. Сначала был Гастон, потом эта княгиня… Месье, а вам не кажется, что вы совсем заврались? Надо бы и меру знать!
— Самое странное, мадам, что на сей раз я готов рассказать вам чистую правду. Ну вот ей-богу! Говорю как на духу.
— Вы же не верующий…
— Но выслушайте хотя бы! Все было так…
Пришлось ей вкратце рассказать и про знакомство с Кирой, и про расставание, и про мою болезнь… Когда описывал страдания морфиниста, только тут почувствовал в ее взгляде некое подобие сочувствия. Казалось бы, еще чуть-чуть, и старая дама повиснет на моих плечах и будет лить слезы, оплакивая несчастную любовь военврача… Но дальше предстояло признаться в том, что до сих пор сам не могу осмыслить. Ну просто не укладывается в голове… То есть как, сев в Киеве на поезд в четверг, вечером осьмнадцатого числа, оказываешься на перроне Брянского вокзала… в понедельник, и что совсем невероятно — как выясняется, через семь десятков лет!
— Бред!
— Мадам! Я же вас предупреждал…
— Могли бы придумать что-нибудь правдоподобнее. О-ля-ля! — Мадам с возмущением смотрит на меня. — Нет, это просто невозможно! Вы за кого меня принимаете, месье? За выжившую из ума старуху?
Ну что сказать? Вляпался по самое оно… Но главное, ведь я и сам бы не поверил. Сижу и жду. Сейчас зачитает приговор. Потом полиция, суд, лагерь для перемещенных лиц и высылка в кандалах на родину…
— Я не хочу! — вдруг заорал.
— Месье! Месье… вы не здоровы?
Вот не хватало еще милую старушку напугать. С ней тут случится удар, а с кого ж за это спросят? Конечно же с меня!
— Простите, мадам! В общем, если не верите, забудьте. — И так печально, задумчиво, даже трагически поглядел в ее глаза.
Несколько минут молчали. Само собой, мне это показалось вечностью…
— Ну так и быть. — Дама наконец-то сжалилась. — Вот вам номер участка, где похоронена княгиня, но больше не просите ни о чем. Я даже видеть вас не хочу. Adieu, monsieur!
— Спасибо и на том…
Аллеи кладбища безлюдны. Черная, намокшая от дождя земля и белые надгробия на могилах. И лепестки засохших цветов. И безмолвие, располагающее к воспоминаниям о былом… Где-то читал, что здесь похоронено величие России. Ну почему же только здесь — такие кладбища раскиданы по всей Европе. Немало «бывших» перебралось за океан…
— Как ныне сбирается вещий Олег… — грянуло за моей спиной.
Увлекшись своими размышлениями, я не заметил, как на аллее появился офицерский отряд. Экипированные по моде начала двадцатых годов, поручики, ротмистры и капитаны… Почему-то вспомнилось:
Нет, здесь было все не то, эти уж явно не гусары. Я бы даже не сказал, что держали строй. Скорее уж напоминали необученных штатских, вырядившихся по торжественному случаю. Впереди вышагивал тучный подполковник. Позади него — штабс-капитан со знаменем в руках и по бокам двое подпоручиков с саблями. Вот уж не думал я, что кладбище — это самое подходящее место для парадов.
— Ну как вам мои гвардейцы?
Явление второе: те же и генерал! Рядом со мной стоял одетый по-цивильному господин и с упоением глядел вслед марширующему войску.
— Позвольте представиться, граф Трубчевский, в некотором роде попечитель этого отряда. С кем имею честь?
Я сказал, что приехал из России, что писатель.
— Ах, вот это напрасно, — огорчился граф. — В наше время развелось слишком уж много разного рода писак. А ежели что, то защищать отечество будет некому.
По поводу писак я пропустил мимо ушей. Куда интереснее тема про отечество.
— Ваше сиятельство, вы какое отечество имеете в виду?
— А то самое, которое всегда с тобой, — отрезал граф, но, видя мое недоумение, счел нужным пояснить: — Видите ли, любезный, смуты нынешнего века разбросали русских людей по всей земле, я бы даже сказал, что по Вселенной. Так можно ли в этих обстоятельствах говорить о каком-нибудь клочке земли? Нет и еще раз нет! Наше отечество не имеет никаких границ, оно там, где есть русский человек, и мы намерены защищать его из последних сил, а если надо будет — до последней капли крови.
— Прошу прощения, граф. Но я так и не понял, кого вы представляете?