Покаянные сны Михаила Афанасьевича

Некто в канареечного цвета пиджаке, мешковатых брюках и поношенных сандалиях на босу ногу неторопливо вышел из-за кулис на сцену. Если попытаться точнее описать, это был не по возрасту упитанный, притом несколько вертлявый молодой человек с необычайно кудрявой головой. Но дело было даже не в голове, и не в комплекции, и не в походке. Сразу обращала на себя внимание его уверенность в себе, в незыблемости собственного превосходства. Об этом красноречиво говорили глаза, взгляд ироничный и отчасти злой, которым он готов был сначала уничтожить собеседника, затем потоптаться на его могиле, произнести заупокойную молитву для порядка и только уже потом с сознанием выполненного долга отправиться домой. В этом я убедился еще тогда, в августе, в пасмурный дождливый день у Белого дома на берегу Москвы-реки. Да, это был тот самый Митя, которому так не понравились мои кальсоны. Кстати, я их не ношу с тех пор.

Выйдя на авансцену, Митя огляделся по сторонам, зевнул, затем высморкался в скомканный клетчатый платок и только тогда обратился к публике:

– Итак, граждане, если нет возражений, мы начнем. – При этом глаза его уперлись в первый ряд партера, а лицо выражало скорее вежливый вопрос, чем утверждение. Но вот он радостно кивнул и вслед за тем не торопясь продолжил: – Так вот, я и говорю. Есть мнение, что можно обойтись без всех этих привычных атрибутов бюрократии и партгосноменклатуры. Что имеется в виду? Столы, покрытые сукном, фанерная трибуна, портрет вождя где-то там, на заднике. – Не оборачиваясь, он ткнул пальцем в огромный занавес, маячивший за его спиной. – Не надо нам ни этих графинов с кипяченой водой, ни опостылевших выборов президиума, ни мордобоя при обсуждении повестки дня. Оставим это убогим оппонентам. Нам же давно пора перейти к реальной демократии.

– Браво! Бис! – послышалось с галерки.

– Благодарю. Благодарю. – Ведущий собрание раскланялся. – Маэстро, партийный гимн!

Все встали. Раздался нестройный хор голосов, по счастью заглушаемый звуками из оркестровой ямы… Пока присутствующие разевали рты, я все смотрел по сторонам, пытаясь разглядеть кого-нибудь из тех, кто в августе, под моросящим дождем, готовый ко всему стоял у Белого дома. Но то ли, распевая гимн, человек так преображается, что начисто теряет привычные черты, то ли тех, с баррикады, попросту здесь не было. Вот только голова приват-доцента с зияющей проплешиной посреди затылка маячила впереди, прямо перед сценой…

Когда в последний раз звякнули медные тарелки и что-то невнятное пропел басовитый геликон, публика стала вновь рассаживаться. Митя дождался, когда зал успокоился, а вслед за этим объявил:

– Следующим номером нашей программы… Гос поди! Да что я говорю! – Митя очень уж картинно, по-бабьи всплеснул руками, словно оправдываясь, и продолжал: – Мы ведь уже договорились. Не будет ни апрельских тезисов, ни программы партии. Зачем нам эта головная боль? – и сделал приглашающий взмах рукой, слегка наклонившись в сторону партера: – Илья Борисыч, окажите милость! Убедительно прошу!

Все снова встали. Зал взорвался овацией. Это продолжалось несколько минут. Илья Борисович тем временем поднялся по ступеням и вот теперь стоял, переминаясь с ноги на ногу, на сцене. Видимо, сознание неизбежности подобного проявления всеобщего восторга не вызывало у него положительных эмоций. Слиться с массой, лобызаться с кем попало, быть ослюнявленным с головы до ног – такая перспектива его не увлекала. Самое главное – сохранять дистанцию. Надо дать понять, кто он и кто они. Впрочем, для демонстрации единства и сплочения можно было изредка и отступить от такого правила – вот, скажем, в августе, на берегу Москвы-реки…

Овации, как по команде, стихли. Публика заняла свои места. Зал замер в ожидании. Что-то будет… И он сказал:

– Дамы и господа! Коллеги! В этот торжественный момент, в эту годину тяжких испытаний, когда решается судьба не только нашей партии, но всей страны, я обращаюсь к вам с призывом: все на выборы!

– Бис! Браво! – раздалось из зала.

Оратор переждал овации и продолжал:

– Нам надо отбросить взаимные претензии и разногласия. Забыть про гнусные оскорбления, кровные обиды и грязные плевки. И, невзирая на превратности судьбы, идти вперед, к светлому зданию всеобщего благоденствия и свободы. Пойдем же все вместе, в едином порыве, нас никому не запугать!

– Мы с вами, Илья Борисыч! – донеслось из разных концов зала.

– Спасибо! Спасибо вам, друзья! – Илья Борисович вынул платок и приложил к глазам, делая вид, что прослезился. Затем, немного помолчав, он продолжал: – Впереди у нас серьезная, напряженная работа. Я допускаю, что не каждому из здесь присутствующих она окажется по силам, по плечу. Однако на место упавшего бойца сразу же встанет другой. Случайно оступившегося мы поправим. Ну а предателям место у расстрельной стены! – И тут же, криво улыбнувшись, уточнил: – Я, конечно, фигурально выражаюсь.

– Долой! Долой! – кричали из зала.

А я подумал: до чего ж красиво, чертяка, говорит! Наверное, юные студенточки в восторге от его лекций. И все же… И все же должен откровенно вам признаться, я даже думаю, что это кого-то огорчит: речь лидера не произвела на меня желаемого впечатления. То есть ничего особенного я не ожидал, однако надеялся разъяснить для себя кое-какие краеугольные вопросы.

Увы, мэтр по сути так ничего и не сказал. Мышление лозунгами меня ничуть не возбуждает. Я глух к сентенциям, основанным на весьма поверхностных, очень приближенных знаниях, и совершенно равнодушен к выводам, если так и не услышал аргументов. Увы и ах! Каюсь, я, кажется, даже задремал…

– Делай раз!

Я вздрогнул. Да нет, даже подскочил на месте. Что? Где? Кого? Я открыл глаза.

Тут снова повторился крик:

– Делай два! – и вслед за тем стоящий посреди сцены Митя поймал брошенную ему из-за кулис пачку на первый взгляд то ли входных билетов, то ли прокламаций, сорвал упаковку и, размахнувшись, что есть силы, бросил в зал.

И тут же снова кто-то крикнул:

– Делай три!..

Пачки летели одна за другой и тут же переправлялись в зал, веером разлетаясь над головами публики. Но удивительно дело, еще в полете бумага зеленела на глазах и даже кое-где на ней проступали водяные знаки.

– Класс, класс! – восхищенно закричали в зале, пытаясь поймать летящие листы.

Тут даже в задних рядах произошло движение. Оттуда послышались радостные голоса:

– Стой!

– Погоди!

– Да это ж доллары!

Тем временем сидящий в партере солидного вида гражданин вскочил на спинку кресла, подпрыгнул верх и вырвал из потока летящих ассигнаций целую пачку, еще нераспечатанную и с надписью на непонятном языке. Рухнув с двухметровой высоты на головы соседей, даже не извинился, а стал срывать банковскую упаковку. И вдруг как заорет:

– Мать честная, да здесь же фунты стерлингов!

На галерее начался переполох. Самые нетерпеливые уже пытались перелезть через барьер и прыгнуть вниз. На их счастье, вмешались бдительные контролеры. Тут же раздались разгневанные голоса:

– А нам!

– А как же мы!

– Пустите нас в партер, а то ведь не достанется!

Так начиналась фракционная борьба…

Не без труда выбравшись из зала, я поспешил в буфет, рассчитывая, что стакан холодной сельтерской внесет некую ясность в мой ум и даже позволит разобраться в происшедшем. Немало проплутав, поскольку не у кого было спрашивать дорогу – ни в коридорах, ни в фойе уже не осталось ни души, – я, наконец, нашел что было нужно.

На первый взгляд буфет был пуст. Вот только бармен неторопливо разбавлял водою пиво, нахально глядя мне в глаза. Воняло тухлой колбасой. Витрину украшали засиженные мухами бутерброды с сыром…

– Что, не досталось? – послышалось позади меня.

Я поглядел по сторонам. В дальнем углу за столиком сидели Илья Борисович и Митя, вполне довольные собой. Ну да, уже успели принять по рюмке коньяка…

– Так что же, ты совсем пустой?

Нет, одной рюмкой здесь не обошлось, судя по развязному тону.

– Да ладно тебе, Митя! – усмехнулся Илья Борисович. – Не видишь, человек в расстройстве. Кстати, рановато покинули зал. Там вот с минуты на минуту начнутся выборы, как же без вас?

Собутыльники расхохотались.

А мне захотелось им сказать… Сказать непременно грубое и едкое, так чтобы… И я сказал:

– По-вашему, это и есть подлинная демократия?

– Ну да!

– То есть ничего отвратительнее не смогли придумать?

– Да что пристал? – оскорбился Митя. – Не знаешь, что ли? Народ выбирает тех, кто им будет управлять. Все по закону, согласно процедуре…

– Митя, не спеши, – вмешался Илья Борисович. – Товарищу надо разъяснить не торопясь. Он ведь у нас, насколько помню, из Саратова?

– При чем тут Саратов? – озлился я. – Вы мне по сути готовы отвечать?

– Извольте! – еле сдерживая улыбку, согласился Илья Борисович и налил мне рюмку коньяка.

Я залпом выпил коньяк и так сказал:

– Вот предположим, я дурак.

Тут Митя радостно осклабился. Впрочем, ничего другого я не ожидал.

– Да, да. Дурак дураком! И доверяю вам, умным, представлять меня во власти. Проще говоря, от моего имени руководить страной.

Илья Борисович одобрительно кивнул. Митя на этот раз не нашел, что возразить.

– Итак, допустим, что на выборах я проголосовал за вас. Из всех предложенных мне кандидатур выбрал столь милые мне, узнаваемые лица. – Тут я не смог удержаться от иронии. – Так вот не кажется ли вам, что здесь налицо противоречие? Способен ли дурак отличить умного кандидата от такого же дурака, как он?

– Утрируете, любезный! – сказали оба кандидата в унисон. Мне даже показалось, что слегка обиделись.

– Ладно. Пусть я немного упрощаю. Что ж, давайте усложним. – Я не хотел сдаваться. – Тогда такой вопрос: способен ли не сведущий ни в политике, ни в экономике человек выбрать из предложенных ему разными кандидатами программ одну, самую лучшую? Ту, что обеспечит процветание его страны?

– Да и не надо! – буркнул Митя.

Признаться, такой наглости я даже от него не ожидал.

– Тогда зачем же выборы? Зачем эти манипуляции с валютой?

– Вот вы опять ничего не поняли. – Илья Борисович явно огорчился. – Конечно, есть разные способы захвата власти. Но предпочтительнее захватить власть демократическим путем.

– Да где же в этом демократия?

– Сам, что ли, не видишь? – не удержался Митя. – Ты посмотри в зал, ведь в этом участвует весь народ. Ну, если не весь, то лучшие его представители, элита!

Это слово, «элита», Митя произнес с особым придыханием. С таким чувством принято читать молитву, с такой убежденностью идут на эшафот… Честно скажу, я сразу не нашелся что сказать. Сидящих в зале я не знал, разве что видел их горящие глаза, видел загребущие их руки, набитые валютой их карманы… А что, может, он и прав. Может быть, это и есть элита? Вот просто так, без доказательств, по определению…

Я чувствовал, что выгляжу как последний идиот. Вот показалось, что опровергну на раз-два, с говном, что называется, смешаю, а что выяснилось? Похоже, стало всем понятно, что и страны не знаю, что не понимаю свой народ… Так что ж тогда я рвусь в писатели, если до понимания не дорос?

В этот самый момент в буфет ворвалась полураздетая, растрепанная дама, а вслед за ней гражданин с подбитым глазом. Дама, размахивая ассигнациями, на бегу кричала:

– Илья Борисыч! Это произвол! Мы с Петр Иванычем за вас проголосовали, все честь по чести, а теперь вот узнаем…

– Да, узнаем, – вторил ей подбитый.

– Узнаем, что всем достались доллары и фунты, а нам с Петром Иванычем поганые рубли…

– Да, только рубли! – подтвердил Петр Иванович. – И отчего ж такое к нам неуважение?

Даму попросту выворачивало наизнанку. Было очевидно, что желчь уже переливается через край и не найдется во всем свете подходящей силы, которая смогла бы компенсировать пережитое дамой унижение.

– Раньше надо было смотреть, чего берешь, – не удержался пьяный Митя.

– Цыц! – Илья Борисович бросил на Митю гневный взгляд и обернулся к пострадавшим: – Ксения Тимофевна! Голубушка! Было бы отчего переживать. Сейчас все вместе отправимся в ближайший банк и обменяем все по курсу. Делов-то! – Он нежно улыбнулся.

– Нет, это дело не пройдет, – вскричала дама. – Шмольцу вон достались евро, Букшанским выплатили в шекелях, а нам при всем честном народе… – Дама рухнула на стул и зарыдала.

– Но, Ксения Тимофевна! Теперь уже поздно все переиграть. Я же не могу аннулировать ваш голос.

– Смею заметить, два полновесных голоса, – прохныкал Петр Иванович.

– Тем более, – развел руками Илья Борисович. – Вот ведь оказывается, что целых два…

– Я требую отменить результаты выборов! – сквозь слезы прокричала дама. – Если не отмените, я дойду до прокурора!

– Да что там прокурор! – хохотнул Митя. – Давай уж сразу в Европейский суд.

– И до Европы дойдем, не беспокойтесь, – встал на защиту жены Петр Иванович. – Вы еще не знаете, на что Ксюшенька способна.

– Господа! Господа! Давайте не будем впадать в крайности. – Илья Борисович в меру своих сил пытался как-то разрулить эту ситуацию. – Даже в столь трудных обстоятельствах вполне возможно отыскать консенсус.

– Чего, чего? – снова завопила дама. – Отобрали мою честь, а взамен предлагаете консенсус? Да пропади он пропадом со всеми вами! – Ксения Тимофеевна вскочила со стула, гордо вскинула голову с истерзанной прической а-ля мадам Помпадур. – Петенька! За мной! Пойдем искать другую партию. С этими жлобами нам не по дороге. Пусть подавятся!

Супруги вышли вон, унося с собой рубли, а Илья Борисович так и остался стоять, почесывая голову. Затем посмотрел на Митю:

– Митя! Куда подевались доллары? Почему на этих не хватило?

– Да ладно вам! Что мне кидали из-за кулис, то и раздавал. При чем тут я? Надо спрашивать у спонсоров.

– Как же, у них спросишь, – мрачно подвел итог разговору мэтр.

А я, как был недоумении, так и остался при своих. Ни договора с издательством, ни хоть каких-то привилегий… Ну вот зачем приперся? Ведь сколько раз твердил себе: не суйся ты в политику! Да пропади они все пропадом – и съезд, и выборы, и эта парочка поддатых демагогов! Все кончено…