Похищение Эдгардо Мортары

— Это ложь! Может быть, отец Фелетти и прибегал к таким доводам, желая меня убедить, но я не поддался на его убеждения и, вернувшись домой, не уговаривал жену.

К тому же, сказал Момоло следователю, в тот день, когда он ходил к инквизитору, его жена уже перешла в дом семьи Витта.

— Ну а сам мальчик, Эдгардо, — как он себя вел, когда его забирали от вас и от семьи?

— Мальчик оставался в постели до часа дня, и хотя он, наверное, понимал, что полиция явилась за ним, мы пытались скрыть от него это, чтобы не навредить его здоровью. А потом все произошло так внезапно, когда его взяли из моих рук и унесли, что я даже не могу сказать точно, кричал ли он и что он говорил. Ведь я сам в тот миг почти ничего не слышал и не видел, я как будто в забытье провалился. Но потом я слышал, что во время поездки он спрашивал, где родители, и просил дать ему мезузу. Это священный предмет в нашей религии, что-то вроде талисмана.

— А как ваш сын вел себя во время посещений, когда вы с женой навещали его в Риме?

— Он был напуган, и его явно стесняло присутствие директора, но он всегда открыто говорил о том, что хочет вернуться с нами домой.

Возможно, Карбони понял, что при всех своих особенностях дело Мортары не слишком отличается от других уголовных дел, какие ему приходилось разбирать. Обвинитель и обвиняемый совершенно по-разному рассказывали о случившемся. Задача следователя заключалась в том, чтобы умело наводить свидетелей на такие показания, которые помогли бы правде выплыть наружу.

«Вам следует знать, — сказал Карбони Момоло, — что отец Фелетти рассказывал, что с того самого момента, когда вам и вашей жене объявили… что… Эдгардо крещен и потому должен быть передан церкви, мальчик… оставался невозмутим и что, пока его братья и сестры плакали, сам он оставался спокоен и безмятежен. И что вечером следующего дня он позволил полицейским одеть себя, выказывая то же бесстрашие и даже радость». Потом же, по дороге в Рим, Эдгардо постоянно просил, чтобы его водили в церковь. Карбони продолжал пересказывать свидетельство отца Фелетти, чтобы Момоло подумал, будто он находит эти показания вполне убедительными.

«Рассказ инквизитора, — ответил Момоло, — это просто нагромождение лжи».

Когда явилась полиция и в течение еще нескольких часов после их прихода Эдгардо мирно спал. Когда он наконец проснулся и увидел полицейских, его охватила судорожная дрожь, продолжавшаяся до рассвета. А когда мы предложили ему позавтракать, чтобы подкрепить силы, он отказывался есть, не прочитав сперва утреннюю молитву, потому что наша религия запрещает есть, не произнеся этой молитвы. Потом он прочитал эту молитву, держа перед собой открытый молитвенник, что могут засвидетельствовать полицейские, но даже после этого он весь день ел совсем мало, потому что был очень расстроен и подавлен. Встал он поздно, а одевался без посторонней помощи, если не считать обычных подсказок матери, которая велела ему надеть будничную одежду и ермолку, но это его нисколько не смущало, потому что все его братья тоже надевают ермолку перед тем, как выходить из дома.

Еврейским мальчикам не позволяется оставлять голову непокрытой. На встречах с Эдгардо в Риме ни разу не присутствовали раввины (как утверждал инквизитор), но один или два раза Момоло приходил в сопровождении синьора Скаццоккьо, секретаря римской еврейской общины. А утверждение инквизитора о том, что Момоло и Марианну якобы пригласил в Рим сам папа, да еще и оплатил им дорогу, было отъявленной ложью — falsissima. Что же касается россказней о том, будто бы мальчик испугался, увидев, как мать приближается к нему в церкви в Алатри, это тоже ложь: Марианна вообще не подходила к той церкви, она оставалась в доме директора, пока Момоло ходил разыскивать сына.

Затем следователь обратился к вопросу о самом крещении. Ведь если бы это крещение было недействительным, у инквизитора не было ни малейшего законного основания отбирать Эдгардо у родителей. Тут в центре внимания оказалась Анна Моризи.

— Долго ли работала у вас Моризи?