Похищение Эдгардо Мортары

— Около шести лет, с несколькими перерывами на несколько месяцев. А ушла она за пять или шесть месяцев до того, как у нас забрали сына. Она ушла после какого-то разговора с моей женой. Она проработала у нас так долго, что уже возомнила себя хозяйкой, ей все хотелось делать по-своему.

Карбони спросил, не была ли она обозлена, когда уходила:

— Имелись ли основания опасаться мести?

— Некоторое время между нею и нами отношения были далеко не идеальными, хотя мы относились к ней с бо́льшим добродушием и терпением, чем следовало бы. И все-таки между нами не было настолько дурных чувств, чтобы всерьез бояться мести.

— А кто ухаживал за маленьким Эдгардо в то время, когда он болел и когда Моризи будто бы крестила его? Он когда-нибудь оставался целиком на ее попечении?

— Она никогда не ухаживала за ним самостоятельно, даже в пору той болезни… Ночью он спал в колыбели возле нашей кровати, а днем — в спальне, и мать всегда находилась рядом.

В заключение допроса Карбони спросил, соблюдала ли Анна Моризи религиозные обряды.

«Мы отпускали ее на мессу и прочие обряды, но соблюдала она их или нет, я не знаю. Одно могу утверждать точно: религиозным фанатизмом она не страдала»[302].

Глава 20

Суд над инквизитором

Àнна Моризи, конечно же, не хотела, чтобы ее разыскали болонские власти. Она не знала, что с ней могут сделать. В конце концов, если бы не она, Эдгардо никогда не разлучали бы с родителями. Хотя она мало что знала о новом правительстве (кроме того, что оно враг старого), она уже слышала от своего священника в Персичето, что новые правители не любят католиков, что они безбожные враги папы. Раз уж они не постеснялись вломиться среди ночи в монастырь и вытащить оттуда достопочтенного доминиканского монаха, разве сможет она спастись от их гнева?

Между тем в Болонье судья Карбони решил, что настала пора допросить бывшую служанку семьи Мортара. 9 февраля он и его помощник сели в коляску и поехали в Персичето. Там их встретил местный главный судья, а потом проводил в городскую ратушу, где на втором этаже к их визиту был уже подготовлен залитый солнцем угловой зал. За Анной Моризи отправили полицейского, и вскоре она явилась.

Вначале молодая женщина ответила на предварительные вопросы болонского следователя: «Я — Анна Моризи, дочь Джованни, которого уже нет на свете. Мне 23 года. Я родилась в Персичето и живу здесь, неподалеку от церкви Сан-Лоренцо. Я работаю на хлопкопрядильной фабрике, и я замужем за Джузеппе Буонджованни. У меня есть единственный сын, и я католичка».

В действительности Анне было 26 лет, но она никогда точно не знала своего возраста. Вряд ли ее точный возраст когда-либо имел бы для кого-то особое значение, если бы ее в остальном ничем не примечательная жизнь неожиданно не оказалась в центре внимания людей, живших в самых разных местах — от Рима до Лондона, от Мюнхена до Сан-Франциско. И вот для них ее возраст стал темой оживленного обсуждения. Сама Анна говорила, что ей было всего четырнадцать лет, когда она крестила Эдгардо, и для дружественной семье Мортара прессы ее молодость стала очередным доводом, говорившим о том, что якобы имевшее место крещение нельзя воспринимать всерьез. На самом же деле в ту пору, когда она, по ее словам, крестила Эдгардо, ей должно было вот-вот исполниться девятнадцать[303].

На вопрос о том, знает ли она, зачем ее вызвали, она ответила: «Я догадываюсь, что это из-за сына моих бывших хозяев, Мортара, евреев из Болоньи, которого я крестила и которого из-за этого забрали из семьи по приказу инквизитора, отца Фелетти. Думаю, причина в этом, потому что, как я слышала, этого монаха недавно посадили в тюрьму».

Потом Анну попросили рассказать обо всем. Хотя она и надеялась избежать встречи с судьей, теперь, когда ей предоставили возможность самой рассказать обо всем случившемся, она охотно заговорила. Анна рассказала, что Эдгардо заболел: произошло это, как ей помнилось, зимой 1851 или 1852 года, когда мальчику было около четырех месяцев от роду. (Как позже выяснится из записей доктора Сарагони, Эдгардо заболел в конце августа 1852 года и ему незадолго до того исполнился год.) Она рассказала, что супруги Мортара явно боялись за его жизнь. «Однажды утром, — вспоминала Анна, — я увидела, что они сидят, печальные и в слезах, за столиком рядом с кроваткой Эдгардо и читают что-то из книги на древнееврейском языке. Евреи обычно читают ее, когда кто-то из них уже при смерти».